Ельга-Поляница наблюдала за этим, стоя с невыразительным, как у деревянной Макоши, лицом. Она сама обучила Прекрасу этим обрядам, освящающим главные женские орудия, как ее когда-то обучила мать. Но если княгиня Ольведа делала это с гордостью и удовлетворением, то Ельгу наполняло странное чувство – смесь тревоги и облегчения. Она слагала с себя тяжкий груз, но не сказать чтобы с легким сердцем передавала его другой.
Она сделала что могла, напоминала себе Ельга. Семь лет она несла эту ношу вместо другой, пока Макошь и ее дочери неспешно тянули свою пряжу. И раз уж узор выткан, дальнейшее не ее забота.
И каков же будет тот, новый узор на рушнике их судьбы?
* * *
Продолжалось празднество на Киевой горе, где в гриднице уже были приготовлены столы. Всю дорогу Ельга и Прекраса с ребенком ехали через возбужденную толпу, будто две богини, две зари – одна в зеленом платье, другая в красном. А маленький Святка – как солнце, дитя зари, уже переданное на небосклоне от одной матери к другой.
Когда обе госпожи, бывшая и будущая, вступили в медовую палату, там их ждали все – гриди, бояре, Свенгельд со старшими оружниками, многочисленные гости. Стараниями тиуна Нежиги и челяди все угощение уже было готово. Ингер сидел на княжьем столе, а на втором сидении рядом с ним, что столько лет зияло пустотой, теперь блистала чищеным серебром золоченая чаша на ножке – будто яркая луна, осколок солнца, сорванная с неба звезда.
Среди восторженных криков обе женщины прошли к престолу. Прекраса снова несла на руках ребенка – она старалась не расставаться с ним, чтобы все божественные силы, привлекаемые на нее, также пролились и на ее наследника. Свенгельд, следуя за ними, встал слева, там, где семь лет занимал место позади сидения своей сестры. Был он в лучшем греческом платье, с неизменным своим мечом на плечевой перевязи, являя собой воплощение воинской мощи, богатства и удачи. Он улыбался, чтобы никто не видел досады на его лице, но в серых глазах его, глубоко посаженных, отчетливо светилось нечто волчье. Глянув на него лишь раз, Прекраса тут же отвела взор и больше на воеводу не смотрела. Сегодня день ее торжества, и злость соперника могла бы ее порадовать, но не радовала, а тревоги она не хотела допускать в сердце в этот день.
Дубыня Ворон и Братила, стоя по обеим сторонам престола, играли, и перезвон золотых гусельных струн словно мостил солнечный мост для идущих женщин. Они остановились перед столом. Ингер поднялся на ноги, не в силах сидеть спокойно от волнения. Ельга-Поляница взяла чашу. Стоя на сидении княгини, эта чаша воплощала власть госпожи меда, и пришла пора ей перейти из одних рук в другие.