Прекраса поставила Святку на пол и велела держаться за ее платье. Мальчик, уже попривыкший к шуму и многолюдству, озирался, иногда пробовал пожевать конец материнского шелкового пояса.
Ельга-Поляница несколько раз глубоко вздохнула. Она долго готовилась к этому мгновению, но вот оно настало, а у нее так теснило в груди, так сильно билось сердце, что не было сил заговорить. Как будто сила Земли-Матери, наполнявшая ее всю жизнь, теперь иссякла.
– Я… – наконец выдавила она, и люди замахали руками друг на друга, чтобы шум не мешал расслышать эту речь. – Двенадцать лет…
Она сглотнула и продолжала, беря себя в руки:
– Двенадцать лет назад мой отец, Ельг Вещий, позволил мне взять эту чашу после моей матери, княгини Ольведы, Аскольдовой дочери. Он сказал мне… «Тебе дали имя Ельги, моей сестры, – сказал он, – чтобы не забылись связи с древними родами наших предков из Северного Пути. Это имя означает «священная», «посвященная богам», и его до нас с тобой носили многие славные люди из рода Инглингов… в чьих жилах течет божественная кровь. Это высокая честь… но и нелегкая обязанность».
Ельга говорила с трудом, но твердым голосом, лишь изредка запинаясь, чтобы вдохнуть. Ей приходилось изменять отцовские речи, которые она помнила очень хорошо, чтобы не оскорбить перед всеми свою невестку-княгиню, упоминая о ее низком происхождении.
– «Ты стоишь, – сказал он мне, – между богами и людьми и передаешь взаимные дары от одних к другим. И если настает такой день, когда богам понадобится от людей особый дар, этим даром становимся мы. Они призывают нас к себе, чтобы мы служили им в небесных палатах в обмен на милости к нашим народам. Мы приносим своим людям милость богов и удачу, но если они покидают нас, выкупаем их своей жизнью».
Ельга опустила глаза, чувствуя, что тяжесть чаши в руках становится невыносимой.
– Теперь я говорю это тебе, ведь и ты получила священное имя божественных родов. Я передаю тебе эту чашу, – она протянула чашу Прекрасе, – и да благословят боги руки твои, княгиня Ельга Прекрасная.
Прекраса взяла чашу. Содрогнулась, впервые ощутив эту тяжесть – как будто тяжесть небесного светила, которое ей отныне вести по небу.
– Смотри, Святка, – Прекраса опустила глаза к ребенку, цеплявшемуся за ее нарядное красное платье. – Ты видишь? Твоя мать приняла чашу. Теперь она – княгиня в Киеве, владычица земли Русской. Запомни этот день… и не забывай никогда.
Ельга-Поляница опустила руки, бессильно упавшие, и попятилась. Она задыхалась, словно вместе с чашей отдала опору, что помогала ей держаться в жизни.