– А тебе-то кто из них нравится? – полюбопытствовала Ружана, держа на коленях заснувшего младенца.
Они с Ельгой были одних лет, но Ружана, располневшая, цветущая, с пышной грудью, кормившей уже пятое чадо, казалась старше и была как увитый цветами золотой сноп перед молодой липой.
– Мне? – Ельга едва не рассмеялась. – Да видала я этих женишков на кривой березе! Страдомир и Вальдрик мне в отцы годятся, да и прочие тоже собой не солнце с месяцем!
– Да что красота! – хмыкнул Свенгельд. – В муже главное – доблесть. Кто смел, тот и хорош! Правда, Ружанка? Я тоже не красавец…
Ружана фыркнула в показном смущении, помня, как повстречала его когда-то в доме собственного тогдашнего мужа. Ельга засмеялась:
– Да был бы из них хоть один таков, как ты!
Брат казался ей вовсе недурен собой: рослый, видный, с продолговатым лицом, черты которого были грубоваты, но живы и выразительны. В нагловатом уверенном взгляде его серых глаз, в усмешке ярких губ было что-то влекущее, и Ельга ничуть не удивлялась, что Ружана, будучи женой другого, понесла дитя от Свена на третий день знакомства с ним. Или на второй…
– Другого такого боги не слепили, – Ружана покосилась на мужа, – да кого-то же надо выбрать, не девкой же тебе помирать! Чад заведешь! – Она качнула младенца, такого же пухлого, как она сама. – Посадники-то, конечно, разбежались больно, а вот князь там есть, вы говорили, северянский? Этот тебе в версту.
– Князь? – Ельга задумалась, играя концом косы. – Я вот припоминаю… Если кто первым сватался… так не пойти ли мне за Боголюба? Он семь лет назад сватался! Что скажешь? Хороший из него муж?
Ружана от удивления открыла рот. Потом закрыла, сглотнула и вытаращила глаза.
– Скажу… – Об этом она не хотела шутить. – Да пусть его Марена в ступе прокатит, муженька этого!
Ельге приготовили постель на широкой лавке. Для хозяев на лето имелась отдельная клеть вроде спального чулана, который в Северных странах пристраивают к большому общему покою. Сопели на широкой лежанке племянники – их там было четверо, от шести лет до года, – напоминая ей о Святке. Она вздохнула: «купленное дитя» скоро забудет ее, привыкнет к настоящей матери. Конечно, с пятью братаничами она по нему не заскучает. Но неужели своих у нее так и не будет?
Казалось бы, после такого долгого дня она скоро заснет, но нет – сама усталость, волнение, неизвестность мешали. Через душу как будто дул ветер, и ей было от этого зябко. Вот оно и пришло, будущее, в которое она не верила! А она только рот раззявила, Ельга Премудрая! Так оно всегда, вздохнула она, вспомнив, что говорила Дымница: о чужих делах всяк бойко судит, а к своим ума не приложит.