В избе было душно, и вроде бы чего-то не хватало. Поворочавшись, Ельга встала и взяла с ларя большой шерстяной платок. Открыла дверь и скользнула на крыльцо. Свежая прохлада весенней ночи охватила ее – начался месяц кресень, уже отгуляли первые Ярилины дни, теперь впереди были Купалии. Хотелось подышать в тишине и покое, не думая ни о чем.
Ельга шагнула к скамье, идущей вдоль длинного, во всю длину стены, навеса. Там кто-то шевельнулся, и в тот же миг она на него наткнулась.
– Ой! – в испуге Ельга зажала себе рот рукой.
– Тише! – шепнул знакомый голос, и чьи-то руки обхватили ее бедра под накидкой.
– Ты чего тут сидишь? Прямо как домовой.
Сердце еще сильно билось от неожиданного испуга, но эта встреча обрадовала Ельгу.
– Да так… Не спится.
Асмунду не спалось, но почему-то не спать он предпочел под той дверью, где находилась она.
– Ну что, ты рад? – Не садясь на скамью рядом с ним, она запустила пальцы ему в волосы. – Как ты хотел, так и вышло.
– Чему радоваться? – с усталостью ответил Асмунд. – Что десять псов тебя чуть не разорвали?
Он притянул ее ближе, обнял крепче и уткнулся лицом ей в грудь. Она прижала к себе его голову, стала поглаживать по волосам и по шее. В объятиях Асмунда знобкий ветер в душе утих, ей стало тепло. После случившегося было ясно как день – кто именно ей нравится. Тот, кто никак не мог к ней свататься, не мог похвалиться ни высоким родом, ни видным положением. У кого не было не только золоченой чаши для пиров, но и своего дома. Кто не имел права даже показать свое возмущение и должен был молча смотреть, как варяг-наемник оспаривает право на ее руку перед князем, платящим дань хазарам.
– Не разорвали же. Свен меня кому попало не отдаст. У него поди отними! – Ельга тихо засмеялась.
– А если эти захотят от тебя избавиться? – зашептал Асмунд; видно было, что эта мысль не дает ему покоя. – Ты и теперь перевознице мешаешь. Люди-то видят, кто здесь истинная госпожа чаши! Уговорит его отдать тебя… за кагана хазарского, лишь бы подальше отсюда!
Асмунд поднял к ней голову, и Ельга стала гладить его по лицу, стараясь успокоить и утешить. Забыв, о чем сейчас говорил, он принялся горячо целовать ее грудь через тонкий лен сорочки, будто моля саму судьбу уступить силе его страсти. Самое дорогое, что у него было, грозились отнять, а он был бессилен помешать. Ельга взволнованно дышала: внутри разливалось томление, и если раньше ее разум все время твердил «нет», то теперь это казалось неважным. Кого ей дожидаться – толстяка Торстена? Худого как жердь Страдомира? Горделивого Кольберна с его Хальвданом Старым и без зубов? Молчаливая страсть Асмунда, которая в прошлом лишь мерцала звездочкой на краю неба, теперь сияла перед ней, как полная луна.