«Судьба есть – головы нет…» – уже четыре года она слышит этот грозный приговор во сне и наяву. В первый раз страх перед ним пробудил в ней силы бороться, но четыре года незримых битв их поистощили. Прекраса так рвалась к своему счастью, но сегодня эта ноша казалась ей не по плечу. Она любила Ингера больше всего на свете, но в этих, самых трудных и важных делах он ничем не мог ей помочь. Даже сейчас, когда ей так худо, его нет дома, он сидит с боярами на лугу, смотрит на пляски девок. Так и нужно: не выйди он на игрища, слухи пойдут, что-де князь людей сторонится, богов не почитает, чуров не уважает…
Ольсева и Дымница, сидевшие под окном, хоть и посматривали на нее с сочувствием, но особого беспокойства не проявляли.
– Потерпи, госпожа, без этого ведь не обходится, – приговаривала Дымница. – Всякая женка мается с пузом, да и ты ведь третье носишь, знаешь уже.
– Зато как родится у нас молодец молодцом, то-то всем будет радость! – утешала ее Ольсева, молодая Иворова жена. – Я вот тоже со вторым так мучилась, уж не чаяла дождаться, когда конец придет…
Темнело, но Прекраса не ложилась. Взрывы смеха со двора коробили ее, будто по коже водили сухой птичьей лапкой.
– Поди, Дымница, прогони эти девок шальных! – велела она, прижимая пальцы к ноющим вискам. – Что все ржут, кобылицы! Пусть к другим идут, у реки носятся!
Дымница удивилась, но покорно встала и вышла.
– Прогнала? – спросила Прекраса, когда старуха вернулась.
– Да ушли девки, – Дымница развела руками. – Убегли давно. Как ты отпустила, так и дали деру. Небось с паробками уже скачут.
– Как – убегли, когда я слышу? – Прекраса рассердилась. – Ржут на весь двор!
– Ложись-ка, госпожа! – посоветовала Ольсева. – Мерещится тебе.
– Ты разве не слышишь?
– Нет.
Прекраса прислушалась. Было довольно тихо, челядь уже покончила с дневными делами, несколько гридей переговаривались у ворот. Но стоило отвлечься – и вновь в уши проникал заливистый шальной смех, зазывный, озорной.
– Ложись отдыхать, – Дымница подошла к лежанке и начала готовить постель. – Чего впотьмах сидеть? Это, видно, от реки доносит.
Прекрасу все сильнее пробирала дрожь. Она подошла к лежанке и поспешно села: внизу живота появилась ноющая боль. В голове звучали резкие, пронзительные голоса:
Проведу русалку от поля до бора,
Ой рано-рано, от поля до бора!
Прекраса легла и натянула на себя покровец.
– Затвори оконца! – велела она Дымнице.
Комары еще не полетели, свежий воздух нес сладкий и бодрящий дух древесного сока, какой бывает только в эту пору, но Прекраса больше не могла этого выносить. Стоило закрыть глаза, как вокруг начинали носиться белые пятна, похожие на жен в сорочках. Вихрем летели распущенные волосы, и хотелось отвернуть голову, чтобы не задели по лицу.