— Моё мнение на этот счёт значения не имеет, — сказал архимаг. — Но — да, именно поэтому я и верю. Ты неоднократно показывал, что готов действовать на основании своего понимания справедливости, и к чёрту последствия. Похоже, что этот случай — лишь очередной пример подобной глупости.
Как я мог с этим спорить? Вместо этого я лишь уставился на него.
— И ещё, — продолжил Гарэс. — Моя жена беременна. Пройдёт несколько месяцев, и я впервые стану отцом.
Это было не дружеское сообщение радостной вести. «Он намеренно даёт мне знать, что если я его угроблю, то оставлю ребёнка без отца», — подумал я. «Будто мне мало риска навредить Коналлу, если он окажется на страже».
— Поздравляю, — сказал я ему. — Приму это во внимание.
Снова расслабившись, Гарэс раскрыл свой разум, и заговорил с находившимся перед нами камнем, делая его частью своего существа. Для меня это был интересный момент, поскольку у меня никогда прежде не было хорошей возможности увидеть процесс со стороны. Выглядел он удивительно не впечатляющим. Не было никакого движения эйсара, или какого-либо иного признака того, что Гарэс что-то делал — но я ощутил перемены в находившейся перед нами стене. Я уловил лёгкие перемены в тихом голосе, и заставить себя не прислушиваться к нему было трудно — но я помнил слова Гарэса.
Для архимага слушать мир — это не просто пассивный процесс, это также означает для нас связь с этим миром. Моё любопытство могло убить нас обоих. Я приложил сознательное усилие, чтобы игнорировать действия Гарэса. «Перестраховщик», — раздражённо подумал я. Как он справедливо отметил, никакая камера не могла удержать архимага — значит, делали её для обычных волшебников. А для тех достаточно было создать лишь мощные чары, которые можно было отпирать и запирать обычной магией. При должной смекалке так можно было заточить даже бога — в прошлом я и сам такое проделывал. Учитывая редкость архимагов, не было смысла строить тюремную камеру, которую только они и могли открывать, и Гарэс наверняка знал нужное заклинание. Просто он не хотел демонстрировать его в моём присутствии, намеренно прибегнув к метамагии, наблюдать которую я не мог.
Стена начала просвечивать, и вскоре растаяла, став прозрачной как мутная вода.
— Заходи, — приказал мой тюремщик.
Я покосился на Коналла, тот состроил извиняющуюся мину. После чего я сделал, как мне велели. Оказавшись внутри, я заметил, что стены камеры были выложены серебряным металлом, и все поверхности были покрыты рунами, составлявшими сложные чары. Мой новый дом был квадратным, где-то десять на десять футов, а из мебели была лишь каменная скамья, на которой можно было сидеть или лежать. В отличие от обычных камер, никакой дыры или стока для удаления отходов не было. Вместо этого в углу стоял ночной горшок. Я мог лишь предположить, что любое отверстие считалось слишком большим риском.