.
Читаем цитату на передней сторонке обложки: “Колтон всегда выдавал нам правду и красоту целыми лопатами, а тут предлагает проблески возвышенного”.
– Мне б немножко проблесков возвышенного не помешали, – говорит Сайлэс.
Перевертываю книгу, чтобы поглядеть, каков он с виду, этот Оскар Колтон. Сайлэс разглядывает фотографию вместе со мной. Снято сбоку, на переднем плане – плечо, локоть на колене, бицепс напряжен. Смотрит в объектив угрожающе. Контраст белого и черного такой чрезмерный, что лицо словно бы вырезано подобно каменному лицу у Энсела Адамса>38, а лобовое освещение превратило зрачки в булавочные точки.
– Зачем мужчины рвутся выглядеть вот так на своих авторских фотографиях?
– Глубина моих мыслей ранит меня, – отвечает Сайлэс скрипучим голосом.
– Именно. Или… – подражаю я ему, – мне придется убить вас, если вы это не прочтете.
Смеется.
– Тогда как женщинам… – снимаю с полки книгу авторши, которую обожаю, – приходится угождать. – Снимок вторит моему утверждению безупречно. Широкая виноватая улыбка на лице у авторши. Машу книгой перед носом у Сайлэса. – Прошу вас, любите меня. Пусть и романистка-лауреатка, на самом деле я милая безобидная личность.
Вытаскиваем еще сколько-то книг из шкафа, и все они подтверждают мою гендерную теорию.
– А вы б как позировали? – спрашивает Сайлэс.
Скалюсь и показываю ему два средних пальца.
Смеется опять. У него сколотый передний зуб – гладко срезано по диагонали с уголка.
Мюриэл ведет к нам своих подруг.
– Вы в прошлую среду читали в группе? – спрашиваю я.
– Читал.
– И что у него было с руками?
– Наверное, все плохо. Сложил их за спиной.
– А что это значит?
– Никто не смог мне объяснить. Раньше такого не видели. – Он вновь засвечивает свой зуб. Кажется, вердикт Оскара его не очень заботит. – А вы над чем работаете?
– Я официантка.
Щурится.
– Что пишете?
– Роман.
– Внушительно.
– Вожусь с ним шесть лет, и все еще ни полного черновика, ни названия. Так что, наверное, не слишком-то внушительно. Вы на следующей неделе придете?
– Не знаю. Возможно, это для меня слишком религиозно все. Слишком много вербального коленопреклонения.
– Правда? – Мюриэл все это представила мне по-другому.
Сайлэс медлит.
– Это на самом деле не свободный и открытый обмен соображениями. Люди просто конспектируют все, что бы он ни сказал. – Склоняется и изображает, как пишет в крошечном блокноте. – Да еще вот эта мелочь: он однажды сказал, что за каждой строкой диалога должно стоять хотя бы два тайных мотива, и я спросил, а что, если персонаж просто хочет узнать, который час. Все ахнули. И тишина. Хотелось бы побольше обсуждения. Или, может, мне не нравится избыток правил.