Спрашивает, не хочу ли я в пятницу вечером сходить в Музей изящных искусств.
– Они открыты допоздна. А потом можем пожевать где-нибудь.
Пожевать. Так выразилась бы моя мама.
– Конечно. – Мне хочется смеяться. Не вполне понимаю почему, но не хочу, чтобы он это услышал.
– Вы смеетесь.
– Нет, не смеюсь. – Смеюсь. – Простите. Это мой пес. Он так вот ушами делает.
– Как его зовут?
Не знаю, как зовут пса Адама, и его у меня в сарае сейчас нету. Я правда не знаю кличку этой собаки?
– Адамова псина.
– Вашу собаку зовут Адамова Псина?
– Это не совсем моя собака. Она Адама. Адам – хозяин моего жилья. Присматриваю за его собакой. Не знаю, как на самом деле ее зовут.
Тишина.
Не надо мне снимать трубку по утрам.
– В смысле, наверняка я знала. Наверняка он мне говорил. Но забыла. Приходится выгуливать каждое утро аккурат когда у меня писательское время, и мне так из-за этого обидно, что я не хочу знать его кличку и выгуливаю только потому, что это дает мне пятьдесят долларов скидки по аренде.
– И смеетесь вы тоже не из-за него.
– Нет, я не знаю, чего смеюсь, на самом-то деле.
Тишина.
– У меня сейчас просто не получается соединить ваш голос с вашим телом. – Морщусь при слове “тело”. Зачем я заговорила про его тело? – И слово “пожевать” напоминает мне о маме. – Не говори ему, что у тебя мать умерла. Он позвонил, чтобы пригласить тебя на свидание. Не упоминай покойную мать.
– Хм. – Судя по звуку, он вроде бы сменил позу – прилег, может, сплющил головой подушку. – Вы с ней ладите?
– Да. Целиком и полностью. Очень душевная. – Но прикидываться, что она где-то тут, где ее нет, как вышло с собакой, я не хочу. – Но она умерла, к вашему сведению. – К вашему сведению?
– Ох, блин. Мне очень жаль. Когда?
– Недавно.
Вытягивает из меня всю историю, все подробности, известные мне о ее поездке в Чили. Признаваться вот так все еще жжет. Он слушает. Сопит в трубку. Похоже, он сам только потерял кого-то близкого. Это чувствуется в людях – отверстость, а может, это отверстие, в которое сам говоришь. С другими людьми, с теми, кто ничего подобного не пережил, ощущаешь глухую стену. Слова от нее рикошетят.
Спрашиваю, и он отвечает, что у него сестра погибла восемь лет назад.
– Обычно говорю, что это несчастный случай в походе, – объясняет. – Что она упала. Но ее убило молнией. Люди иногда очень залипают на такое. На символизм. Или на физические подробности. Либо так, либо так. А меня это достает.
– Где вы были, когда все выяснилось? – Не знаю почему, но мне нужно вообразить его в тот миг. В тот чудовищный миг. Я узнала по телефону в пять утра на крошечной кухне в Испании.