Попаданец в себя, 1970 год (Круковер) - страница 57
В первой жизни нас – всю семью в таких купе папа возил на Черное море. Вернее – до Москвы. В Иркутске мы садились на поезд Москва – Пекин и четверо суток блаженствовали путешествием, а в Москве папа снимал огромный (семейный) номер и мы пару дней просто гуляли по Москве пятидесятых. А потом папа нанимал межгородское такси (были такие) ЗИС-110 и мы всей семьей в одной машине ехали в Евпаторию или в Алушту. Пять человек не считая шофера, так как в машине было два откидных сидения. Мы ехали, делая остановки ближе к югу прямо около садов, где никто не запрещал сорвать пару фруктов или гроздь винограда.
Когда я стал взрослым, эти вагоны исчезли. Вернее исчезли такие купе. Спальный вагон превратился в обычный купейный, где вместо четырех постелей – две нижние.
Но сейчас я сижу в кресле, слушаю по радио, вмонтированное над дверью, легкую музыку и пью чешское пиво (проводник расстарался) с маленькими сухариками.
И бурчу под нос стихи:
Это Бродский напишет через два года. (Как-то даже не подозревал, насколько хорошо помнил в первой жизни многие стихи Иосифа). Напишет после разговора с комитетчиком. В 1972 году Бродского вызовут в ОВИР и дадут выбор: немедленная эмиграция или «горячие денёчки», такая метафора в устах КГБ могла означать допросы, тюрьмы и психбольницы. К тому времени ему уже дважды приходилось лежать на «обследовании» в психиатрических больницах, что было, по его словам, страшнее тюрьмы и ссылок.
Я в первой жизни на своей шкуре испытал инъекции сульфазина (дикая боль в течение 2–3 дней, рука или нога просто отнимаются, жар до 40, жажда и еще могут воды не дать). Потом я написал рассказ: «Шарик», который нигде не хотели публиковать. Сюжет в том, что человек нашел шарик, который было приятно держать в руке – он согревал сердце. Близкие заметили неадекватное поведение и уговорили лечь в психушку на пару дней. Через месяц он решил притвориться, что никакого шарика нет. И его вскоре выписали. Он шел по улице, радовался и, вдруг, обнаружил отсутствие Шарика…[6]
Но озлобленность Бродского была, по-моему мнению, чрезмерной. Не хватало ему широты понимания государственного. Обеспокоенность руководителей государства иноземной заразой была вполне логична, ибо я сам видел, как после «перестройки» Горбачева скотство захлестнуло страну. Народ в свободной Америке вовсе не свободен, просто ему подсунули суррогат свободы – право на удовлетворение животных желаний. Советских людей по мере сил от этого оберегали. Взамен граждане СССР получали почти бесплатное жилье, бесплатную медицину и стабильность, что важней всего в мире. Особенно для обывателя! Если на утюге была написана цена: 2 рубля 30 копеек, то он стоил так же в любой торговой точке от Норильска до Ашхабада. И цена не менялась десятилетиями.