Попаданец в себя, 1970 год (Круковер) - страница 73
Я мог бы более подробно рассказать, как во времена Горбачевского бардака в нашем государстве в больнице не было даже морфия, гниющее мясо мне срезали с ноги под галлюциногеном, а вместо костыля дали половую щетку… А потом, когда я уже ехал догонять зооцирк, где работал, эту больницу захватила банда Басаева…
Но это было в прошлой жизни. Осталось лишь настороженность к медведям и отвращение к толпе!
Возвращаясь к управлению Словом, могу сказать что мне быстро стали ненужными хитроумные приспособления для убийства, и я подарил ружья знатным охотникам. Раздал и ненужные более припасы.
Народ тофов оказался дружным и умелым. Еще бы – с Таким Шаманом!
И напоследок мой новый учитель (нет, не так – Учитель) покаялся. Многажды живущие, оказывается, затеяли для эксперимента создавать честное общество еще в 1917 году, потерпели неудачу, а теперь сидят по провинциях на всей Планете, выжидают. Кто-то не сдался, направил силы на создание капиталистического социализма и скандинавские страны лопаются от благополучия сытых зомби. Кто-то экспериментирует с малыми группами или расами, как мой Гуру. Ну а кто-то помогает по мелочам, что (узнал себя и зарделся) убирает особо вредных правителей, спрямляя путь нравственной эволюции.
Пока я обследовал свое поместье (а чем не поместье эта долина с чистейшей проточной водой и уникальным кедрачом в добрых полсотни километров в все стороны), тофы споро собрали мне лабаз на куриных ножках – бревнах-столбах с ободранной корой и брезентовую мойню, аналог полевой русской бани.
Делается она так: берется большой кусок брезента, который водружают на металлический каркас, получается вроде палатки или шатра с металлическими стойками и перекладинами по бокам. В центре складывают из булыжников очаг, булыжную печь внутри которой и разжигается на земле костер. И горит этот костер, пока камни не накалятся. Костер тушат, края палатки опускают до земли, вода уже стоит в ведрах и в кадушках: черпай да плещи на камни, блаженствуй в свежем пару, выскакивай к ручью ополоснуться, и вновь – в пар, в свежесть хвойного веника и здоровья лесной бани!
– Лестницу не забывай от лабаза убирать, – сказал пожилой тофалар, – хозяин умеет по лестнице лазить, все пожрет и попортит. – Мы тебе завтра еще дров наготовим на зиму, братья пошли сухостой рубить. А сейчас, однако, ужин готовить будем, уху варить. Птицу позови жирную, ты уже умеешь.
Я не знал – умею или надо учится. Просто позвал на языке древних, не разевая рта, мысленно проговорил желание, пару молодых тетеревов и они выпорхнули из чащи, покорно сели у ноги. Дед быстренько свернул им головы и призвал подростков, чтоб ошпарили и ощипали для супа. Который тут, как и все жидкие блюда, прозывается «ухой».