И снова взгляд отцовский ловит в тусклом свете гаснущего факела тощую фигурку, что раз за разом припадает к земле. Шепчется под насмешки братьев. И ведет обоз за собою. А вот Заринке рядом с мальцом спокойно, тихо даже. И, верно, она бы любила свое дитя, коль оно бы родилось таким. Вот только любую силу разуметь нужно...
Малец остановился. Протянул ручонку тонкую в сторону дороги, что осталась позади, и знаком - палец к губам:
- Тихо.
Обоз остановился. И лошади, что вели его, вмиг навострили уши. Задергали широкими боками, словно бы отгоняя слепня, а потом заржали. И Заринка кинулась к ним, чтоб у самой холки прошептать, да успокоить. А малец все стоял. Слушал.
И шептуха обернулась. Тихо. Как есть тихо. И, стало быть, бояться нечего, вот только...
- Что? - Она подошла к дитяти близко, опустившись у самых ног того: - Слышишь чего?
Но тот словно бы замер. И взгляд егоный, по-детски хитрый, нынче стал другим. Осторожным, внимательным. Замершим на точке одной, что вдали. Чует что-то, а вот что - не понятно.
- Что там? - Снова спросила Зарина, когда и Свят оказался подле мальца.
А трактирщик запричитал: дескать, дите дурное снова к голосам прислушивается. Дуреет. Выпороть бы...
Но мальчуган не слушал отца. Все вглядывался в темноту ельника, а потом сказал Зарине:
- Ничего, разумеешь?
Она оглянулась на Свята, и снова - на дитя:
- Верно. Только это хорошо, так?
В ответ - ни слова. Замер на минут десять, не откликаясь ни на окрики трактирщика, ни на говор шептухи. А потом потянулся снова к обозу, и, обернувшись на пол-оборота к Заре, прошептал:
- Лес всегда говорит. Он молчать не умеет. А теперь вот тих...
Ночь была на исходе - и лишь сейчас, когда густой подлесок редел, Заринка смогла разглядеть впереди небольшую поляну, о которой говорил мужик. Узкий пятачок земли лесной, кругом которого - одни деревья.
А дитя все шло. И было тихо, да послушно, словно что тревожило его.
- Не знаю, верно ли то, - обернулся хозяин, - но сын сказывал, будто бы о месте этом никто больше не знает. Лес хранит его как зеницу ока. Говорит, деревья ему то рассказали, - мужик смутился слов своих, и тут же крякнул в пушистые усы. - Верно, глупость...
Он почесал голову под шапкой и добавил, уложив ладони горкой поверх плотного живота:
- До избы почти дошли, и если все так, скоро будем в безопасности. Отдохнем.
Малец снова глянул на отца. Тихо, осторожно. Едва вынырнув из-под шапки меховой. И снова улыбнулся Заринке. Не широко, как раньше. Да только всяк уверенней. Знать, верно трактирщик сказывает: скоро конец пути. А там - лес-защитник, что и ее, шептухину, силу чует. И, значит, нынче их таких двое, а это всяк больше, чем один.