Гай шел за девкой не один день. Не ел почти и пил лишь тогда, когда перед глазами мутилось. Спать не спал, ступая то по одной дороге, то по другой. Все след искал.
А он ускользал от него, окаянный. Сверкал на снеге, отблескивая яркими искрами, манил. А вот ступит Ворожебник на дорогу - и та, что рядом, поет:
- Меня, меня выбери!
Шептуха егоная, знать, в силу входит, раз скрывать след за собою может. И, стало быть, даже не разумеет пока, на что способна. Да только и у него уменье имеется...
Сила колдовская тратится нещадно. И нынче, когда само его тело ноет от боли и усталости, мощи той становится в разы меньше. А теперь вот еще и сон...
Тот морил его густым варевом, выбраться из которого не хватало сил. И ведь если уснуть среди леса зимнего - то верная смерть. А он, Гай, еще молод, чтоб помирать. У него-то и жизнь только началась. И к барскому кафтану уж начинал привыкать...
Да только и противиться виденьям не мог, потому как кругом тянуло сладко-сладко, и знакомый голос разрывал пространство тысячей серебристых колокольчиков. Звенел:
- Воротись, Ворожебник!
Гай сделал еще шаг - и не заметил, как мир кругом него изменился. Дрогнул. А снежный лес сменился покоем теплым, в котором - лампы масляные да свечи высокие. Камин с огнем. И полог у ложа широкого.
Ворожебник оглянулся.
Под ногами - карта с огоньками живыми, а с боку снова шепчут:
- Торопись, Ворожебник, ты нужен мне. Слово сдержать, потому как иначе...
Ведьма, видно, говорит что-то еще, но разобрать слова не удается. Голова кружится от аромата сладкого, или от голода лютого - то ж теперь не разберешь. И к горлу подступает рвотный ком.
- Воротись, Гай. Клятву исполнить надобно.
И острые зубы смыкаются за запястье, усыпанном рыжими пятнами. А вместе с кровью Гай обретает волю чужую. Искру силы заемной. И, стало быть, путешествие его должно оборваться. С девкой или без нее...
Морок кончился так же скоро, как и назрел. И Ворожебник, растеряв контроль над лошадьми, едва успел остановить их, пока те не расшиблись о густую стену деревьев еловых.
Упряжка замерла. А с нею и его, гаева, душа. Он и сам не понял, отчего. Только где-то в груди стянуло нехорошим, тугим наузом. И заболело остро-остро, заставив глаза наполниться слезами.
Ворожебник уж и забыл, когда лил слезы в последний раз. В детстве? Видно, так, потому как на ум ему ничего иного не приходило. Слезы мало помогут защитить мамку с сестрами, да раздобыть еды. Оттого-то и приходилось прятать их ото всех.