Хлопцы подталкивали в бока смутившегося Тритенко:
— Давай не дрейфь!..
— Да отчего же?.. Попробовать можно, — мялся тот.
«Святотатство, — побагровел отец Павел. — Бог наделил ее голосом, а она будет его попусту на греховные зрелища тратить. Все прихожане туда переметнутся. Надо написать донесение о запрещении лицедейства…»
…Когда Таня в сумерки шла домой, кто-то окликнул ее:
— Татьяна Григорьевна!
К ней подошла Христя, и у Тани защемило сердце: «Они ведь в наймах с Иванкой вместе работали». Девушка сегодня тоже пела в хоре, но после службы куда-то исчезла. В праздничной одежде Христя походила сейчас на цветок.
— Что я спрошу у вас…
— Пожалуйста.
Христя волновалась, краснела, даже слезы появились на глазах. Шевелились ее маленькие, как у ребенка, губы, но слов слышно не было; наконец промолвила тихо:
— Нет ли у вас какой весточки от Иванки?
И вдруг поглядела Тане в глаза и, в отчаянии прижав руки к груди, словно удерживая рыдания, воскликнула:
— Где он?
Таня почувствовала, как зазвенело в голове и пересохло во рту. Она смотрела на хорошенькую девушку, почти себе ровесницу, разве что ростом пониже, такую славную — лишь в больших серых глазах отчаяние, тоска, страдание. Боже мой, они любят друг друга — Иванко и Христя! Парню, возможно, неудобно было открыть тайну… Куда же ей тогда, Тане? Неужели она стоит им поперек дороги?
— Вы его любите? — спросила полушепотом.
Христя вдруг приникла головой к плечу Тани и уже сквозь слезы заговорила:
— Люблю… А он меня нет… Все про вас рассказывал…
Она видела в Тане какую-то частицу его, потому так дорога была ей молодая учительница. А Тане стало и радостно (даже в глазах посветлело) и как-то неприятно. Не желая разбираться в сложных ощущениях, она горячо прижала к себе девушку.
Так они и познакомились. А успокоившись, Христя согласилась исполнить в пьесе хотя бы и роль Терпелихи.
* * *
У святого отца были основания для опасений: в воскресенье люди даже о церкви забыли — все повалили в школу на спектакль. Несмотря на распутицу, приехали хуторяне и учителя из соседних станиц. Зал был переполнен. Толпились у дверей, заглядывали в окна, а попутнинцам приходилось уступать места гостям: что ж, мол, мы и в другой раз посмотрим. Глаз не сводили зрители с ситцевого занавеса. И когда его раскрыли, зал взволнованно ахнул: перед ним, как в сказке, выросла Полтавщина с серебристым плесом Ворсклы, белыми нарядными хатками, высокими колодезными рассохами и чернобровыми — лучшими в мире — девчатами.
Журавли улетали в теплые края и прилетали снова, не раз разливался Уруп, затопляя левады, луга, а от Иванки никаких вестей. Одни говорили, что он работает на железной дороге в Киеве; другие клялись, что Иванко в Одессе грузит пароходы. А Калина выбирал момент, когда в компании была Таня, и нарочито громко болтал: «В Сибири гниет тот босяк. Туда ему и дорога, разбойнику!»