Умолкла… С соседнего кургана поднялся орел, прошумел над ними. Молча долго оба наблюдали, как гордый крылач поднимался все выше и выше в голубую бесконечность, затем неожиданно сверкнул, озолотился — там, в высоте, он встретил солнце.
— А теперь меня преследует иное. За тебя, Василек, боюсь… Революция, бои… А у меня… у нас с тобой…
Она вдруг поникла, а у него сильно забилось сердце от волнующей догадки, потеплело на душе…
И когда над зеленой степью показалось солнце, она прошептала, что скоро у них будет сын или дочь.
Ласково улыбнувшись, захлебываясь от горячих чувств, охвативших его, Василь нежно посмотрел на Христю. Залитая солнечными лучами, она застенчиво улыбалась, светилась счастьем…
А от Попутной в утреннем тумане скакал всадник — братик Василя. Он был без винтовки, запыхался, ничего не мог вымолвить, а с коня летела пена.
— Зачем коня гонишь, дурень! Где винтовка?
— Федька забрал…
— Какой Федька?
— Боровик Федька — кадет… Они там такое подняли!.. Вышибли наших… Шпилько и Соломаха отбиваются… А юпошныки по дворам шныряют…
Василь надел кубанку, нашел кинжал, сунул под бешмет, приказал брату:
— Береги Христю. Не показывайтесь в станице, пока не выбьем кадетов. Я должен идти, пробиваться к своим. Коня не беру…
— Не уходи, Василько! — вскрикнула Христя, но он, горячо поцеловав ее, уже шагал по меже.
— Станицу обходи! — крикнула вслед.
Но он не вытерпел и часа через два был уже возле Попутной.
Садами и огородами начал пробираться к центру. Перебегая улицу на окраине, столкнулся с тремя дедами в черкесках. Через плечи у них висели налыгачи[15]. Обмер Василь, сунул руку под бешмет. Среди них был и Солодовников, отец свирепого сотника, богач, у которого еще недавно служил Василь. Старики были подвыпивши; они суетились у чьих-то обветшалых ворот, стучали в прогнившую калитку, а Солодовников выкрикивал:
— Эй, хохол, давай контрибуцию за сына, — и размахивал веревкой: — Пове-е-есим!
Возможно, и обратили бы деды внимание на Василия, но улицей пробежала Зинка — жена Шейко. Солодовников крепко схватил ее за плечо, разорвал сорочку, обнажив тугое молодое тело.
— Цалуй меня, хохлушка!
— Да что вы, деду…
— Какой я тебе дед? Га? Ах ты!..
Дальше Василь не слышал. Он уже пробирался огородами к площади, юркнул в густой поповский сад.
Где-то поблизости не в лад заорали:
З дивкамы-молодкамы полно нам гулять,
Пэрыны-подушечкы пора нам забувать…
Василь прокрался за поповской клуней[16] и увидел улицу, площадь. Из-за угла, гарцуя на лысом жеребце, выехал Козликин. На нем зеленая черкеска, затянутая серебряным поясом. Кинжал и сабля с дорогой насечкой. Кубанка из бухарской смушки. За плечи с шиком небрежно закинут белый башлык. С правой стороны — наган в позолоченной кобуре.