Время от времени у меня случаются моменты просветления, когда я могу во всей полноте вернуть себе опыт материнства, не содрогнувшись и не сжавшись внутри. Иногда в этом помогают открытые, безлюдные пространства. Недавно мы с моей подругой Малати ездили на север Швеции. Там, у самого полярного круга, на пустынных берегах замерзшего озера, стоят голые обледеневшие березы, и в тусклом зимнем свете каждая ветка поблескивает, словно гладкий отросток оленьих рогов. Впитывая глазами бесконечный белый простор, я вновь чувствовала себя матерью. Привычный ужас отпустил или уже не имел значения. Вдруг обожгло от воспоминания, как уютно устраивался Малли, свернувшись у меня на коленях. Я позволила себе ощутить, как он обхватывает меня ножками, тиская в руках любимого игрушечного верблюда, которому нажмешь на горб, и включается назойливая песня на арабском языке. Это не было похоже на мои обычные робкие воспоминания. Казалось, белое великолепие северной зимы проникло в душу, отрезвило ум, успокоило сердце. Но вскоре я сама испугалась, как безоглядно шагнула назад, в прежнюю жизнь.
Иногда такое случается и в нашем лондонском доме, но я до сих пор не могу подолгу в нем оставаться. В свой последний приезд я сидела в спальне мальчиков и пыталась понять: неужели правда каждое утро я готовила им одежду и раскладывала ее на этих кроватях? Я нашла в шкафу любимые черные спортивные штаны Вика, вытертые добела на коленях. Я погладила рукой брюки — и все мое недоумение моментально рассеялось. Прижав их к груди, я долго лежала на полу и рыдала, как положено матери. Слезы ушли, когда в кармане брюк я обнаружила обертку от леденца на палочке. Вик обожал их. Конфета была куплена определенно не мною — Стив иногда проявлял слабость и баловал сына, покупая ему эту дрянь. И я — с тем же самым раздражением, какое всегда вызывали у меня эти Love Hearts, — вспомнила, как Вик, причмокивая, сосал конфету в виде сердца, перекатывая ее во рту и хвастаясь, что получил ее от папы. Язык у него делался лимонно-желтым от искусственных красителей. Отвратительная гадость.
«Ты крутилась, — сказала она. — Представляешь?» Разыскивая череп крокодила, моя подруга Карилл случайно встретила одного из тех мужчин, что нашли меня, валявшуюся в грязи, в тот день, когда пришла волна. Череп понадобился ей для музея. В лондонской школе, где учились Вик и Малли, организовали фонд их памяти, и мы решили потратить деньги на модернизацию небольшого музея в заповеднике «Яла». Именно туда привезли меня после цунами, и там, на каменной скамье, я в полном оцепенении провела первые часы. Организацией ремонта занималась Карилл — она очень деловая, — и вскоре музей совершенно преобразился.