На секунду теряю связь с реальностью. Почему здесь не собрались мы все? Днем Вик и Малли планировали кататься на лыжах вместе с девочками. Сейчас у мальчишек должны быть обветренные, распаренные, красные лица — от ветра, солнца и долгого сидения в горячей ванне. Они часто купались все вчетвером в огромной ванне Аниты, толкаясь локтями и по очереди ныряя в мыльную пену. Мне хочется вытащить Малли из ванны, прижаться к его мокрой щеке и вдохнуть запах фломастеров.
Стоит девочкам заговорить, и у меня замирает сердце, готовое разорваться от этой встречи с несбывшимся. Когда я в одиночестве представляю, какими мои сыновья стали бы теперь, можно ограничиться смутными образами. Но чем приглушить девчоночью болтовню, чтобы не слышать голосов мальчиков? Где найти столько тумана, чтобы не видеть их живые образы?
Как-то вечером мы много говорим о Вике и Малли. Перебираем забавные случаи. Девочки, сияя, вспоминают, как Вик мечтал завести ручную ворону. Я рассказываю им про трех водяных черепашек, которых мальчики приручили в Коломбо. Одного черепашонка Малли назвал Ровером, потому что на самом деле сын хотел собаку. В конце концов черепашки чем-то заболели и умерли. Мы со Стивом боялись, что мальчики будут переживать, но Вик преспокойно отдал мертвых черепашек на съедение своим настоящим любимцам — воронам. «Вик был забавный», — говорит Алекси. Ее голубые глаза задумчиво поблескивают, а я вдруг остро ощущаю незримое присутствие сыновей. Их жизнь наложила неизгладимый отпечаток на жизнь этих девочек. Не буду больше бежать от них, не буду отводить глаза и затыкать уши — пусть даже каждое сказанное слово вонзается в меня, будто осколок разбитого стекла. Для них ведь тоже все закончилось непонятно и страшно. Мы, как обычно, поехали отмечать Рождество на Шри-Ланке — и никто не вернулся. В те безумные первые дни Кристиана все время твердила: «Викрам хорошо плавает, ему никакие волны не страшны». Тогда же она вдруг начала постоянно рыгать — громко и нарочито. Прежде за ней никогда такого не водилось, а вот мой сын был настоящим виртуозом по этой части. «В нее как будто вселился дух Викрама», — говорила потом Анита. По крайней мере, точно вселились его дурные привычки.
В дороге у Кристианы разболелся живот, и теперь она спит, свернувшись клубочком и положив голову мне на колени. Викрам спал бы точно так же, время от времени ерзая и устраиваясь поудобнее. Можно представить, что это Вик. На лицо девочке падает прядка волос, я ее убираю. Волосы сухие, а Вик всегда потел, когда засыпал у меня на коленях. Я сижу, разглядывая заснеженные пики Скалистых гор за окном машины, и в голове крутится неотвязная мысль: «Вик никогда больше не будет спать вот так, на моих коленях». Кристиана вздрагивает во сне, берется рукой за живот и тихонько поскуливает. Я глажу ее по голове, чтобы не просыпалась, пока не подействует лекарство. Точно так же я убаюкивала бы Викрама.