Сейчас июль. В июле мы всегда привозили сюда детей на каникулы. Во дворе царил хаос. Родители откармливали нас роскошными блюдами традиционной кухни. Свинина с карри и жареной мякотью кокоса по понедельникам; рисовые блинчики по вторникам; бирьяни по средам. И боже упаси договориться с друзьями о походе в ресторан! Мать тут же мрачнела и заявляла, что лично знает человека, который поел в том ресторане, куда мы собрались, и отравился так, что маялся животом неделю. «Неделю, представьте себе!» Мать твердо верила, что никто на свете не умеет готовить лучше, чем она и ее сестры, — и вообще-то не ошибалась. В холодные английские зимы Стив отчаянно страдал по ее фирменным креветкам в соусе карри. Загустителем для огненно-красного соуса служили перемолотые креветочные головы — секрет, который мама узнала от своей бабушки.
Четыре часа дня. На полу веранды, как и прежде, лежат три солнечных треугольника. Я почти слышу их голоса — голоса матери и тетушек.
Вместе они были очень шумными. Мать и три ее сестры. Чаще всего они смеялись. Их смех постоянно звенел в этом доме — и в моей жизни. В детстве меня даже немного смущало, что они столько смеются. Мне казалось, что это неприлично. Ведь у других детей мамы и тети не веселились так бурно. Но мне всегда было уютно и хорошо среди их веселья.
Обычно я неизбежно выслушивала все те истории, что приводили их в такой восторг. Бесконечные сплетни. В парикмахерской какая-то женщина выплеснула все содержимое цветочной вазы — и воду, и цветы — на голову любовницы своего мужа. А еще воспоминания о юности: мой дедушка, серьезный и чинный госслужащий, однажды отвел всех четырех дочерей в мужскую цирюльню и велел подстричь как можно короче, чтобы молодые люди на них не заглядывались. А потом дед с бабушкой долго пытались найти дочерям подходящих женихов. Главным экспертом был их подслеповатый садовник Михель. Как только у ворот из машины выходил очередной неудачник с напомаженными волосами, садовник нашептывал через окно бабушке и ее сестрам: «Фу, госпожа, фу!» (Eeya, haamu, eeya!).
Над нами, детьми, они тоже частенько подшучивали. Их ужасно насмешила моя ярость по поводу каникул, проведенных в грязноватом бунгало на севере Шри-Ланки. Мне было четырнадцать и хотелось развлекаться в Коломбо, а не торчать в глуши у какой-то лагуны, где раз в день проходил один-единственный поезд. «Пойдем глядеть на поезд», — хихикая, звали меня тетушки, а я принималась рыдать от досады.
Помню, как они потешались над моим кузеном Кришаном, когда он только учился читать. Ему никак не давалось слово