— Тише, тише. Успокойтесь. Вам сейчас лучше пойти со мной, пока не…
Карина вывернулась из-под руки и оттолкнула в сторону главного врача, который вместе с еще одной медсестрой прибежал на помощь. Тут же рывком расстегнула молнию на поясной сумке и выхватила оттуда пистолет.
— Его отравили, — кивнула она на Пикассо, который как раз пытался подтянуться и сесть на диванчик. Что бы ему ни подмешали в кофе, чтобы беспрепятственно выкрасть Симона, доза оказалась слишком несерьезной для такого медведя. — Не вздумайте идти за мной. Ждите здесь и скажите полиции, чтобы они направили подкрепление на Хафельшоссе. В районе Шильтхорн.
— Карина?
Вслед ей раздались робкие окрики врача. Из сестер тоже никто не осмелился последовать за ней: все-таки в руке она держала оружие.
«Что теперь?»
От пистолета ей мало толку. Дожидаться приезда полиции она уже не может. Нужно немедленно поспешить Штерну на помощь. Но как? Ее автомобиль остался стоять у виллы.
— Вам не уйти отсюда! — крикнул врач.
Верно. Если только…
Карина бросилась в сестринскую и схватила кожаную куртку Пикассо. На пути к лифтам она ненадолго остановилась перед комнатой, которая располагалась прямо напротив курилки. Открыла дверь, чтобы удостовериться. Никого. Ее самые страшные опасения подтвердились.
Сбегая вниз по лестнице к главному выходу, она проверила внутренние карманы куртки.
Есть.
Портмоне, жвачка, связка ключей.
Карина выбежала через открытую стеклянную дверь наружу, мимо портье, который судорожно набирал телефонный номер. Она знала, где Пикассо обычно паркует свой спортивный автомобиль с заниженной подвеской.
— Выжимаю двести восемьдесят, — как-то хвастался Пикассо, пытаясь убедить прокатиться с ним. Теперь Карина сомневалась, что этого будет достаточно, чтобы еще успеть предотвратить катастрофу.
Штерн очнулся, и саван, покрывавший его лицо, был уже другого качества. Толще, плотнее, из грубой ткани, которая неприятно царапала кожу. Как зимний свитер из дешевой шерсти. Штерна сильно тошнило — не только от хлороформа, который еще долго не выветрится из его организма, но и от предмета во рту. Губка имела одновременно сладковатый и соленый вкус, как будто ее скрутили чьи-то потные руки и запихнули ему под язык. Начались позывы к рвоте — и уже эти минимальные сокращения мышц шеи вызвали болевую волну, которая прошла от затылка до лба. Еще никогда в жизни он не испытывал такой головной боли. И такого страха.
Штерн открыл глаза, но темнота не рассеялась, а стала только гуще. Под закрытыми веками хотя бы танцевали световые вспышки. А теперь и они исчезли. Его сердце замерло на секунду. Потом еще на одну.