Напомнив себе о том, что герцог в моей голове — инородный элемент, сосредоточилась на окружающей меня среде. Бесконечно длинная лестница привела в бесконечно длинный сумрачный коридор с редкими окнами, затянутыми пыльными витражами. Дневной свет едва пробивался сквозь темные узоры стекол, не горели факелы. И тишина вокруг стояла такая, будто, кроме меня и Маделиф, в этом замке не было ни одной живой души. Ну, то есть технически она уже мертвая, поэтому ни одной живой души и плененной.
Я говорила, что у де Горта дом, как декорации к готическому спектаклю? Беру свои слова обратно. Особняк герцога с этой зловещей крепостью и рядом не валялся. От одних только портретов, развешенных на стенах, все волоски на теле приходили в движение. Выполнены картины были настолько искусно, что казалось, будто лица на них живые. Словно глаза печальных дев, запечатленных на старинных холстах, следят за мной, встречают и провожают. Я так и чувствовала, как цепкие взгляды прожигают мне спину и сверлят затылок.
Превозмогая себя, внимательно рассматривала каждую картину, изучала резные рамы на наличие подсказок. Ничего. Пыталась распахнуть и окна, чтобы понять, на каком этаже очутилась. Все бесполезно. Одно оконце даже попробовала разбить туфлей, но та отскочила от витража, не причинив ему никакого вреда.
Не знаю, сколько бродила по этому нескончаемому каменному тоннелю, надеясь отыскать дверь, лестницу, хотя бы что-то помимо стремных портретов. Я уже успела проголодаться, захотеть по-маленькому и даже немного рассвирепела, когда услышала у себя за спиной певучее:
— Вечереет.
Звонкому девичьему голосу вторил не менее звонкий смех, эхом заполнивший коридор.
Черт.
Развернувшись на негнущихся ногах, я увидела, что девы на картинах задвигались. Стали улыбаться, переглядываться. Некоторые, посмеиваясь, бросали на меня из-под густых ресниц взгляды.
Смеющиеся и разговаривающие картины… Это даже хуже, чем Маделиф.
— И долго ты тут собралась бродить, наина? — спросила пышногрудая девица с ближайшего портрета. Хлопнула глазами, улыбнулась, поправила тугой локон и снова уставилась на меня немигающим взглядом.
Приказав себе не терять сознания, я охрипшим от страха голосом прошептала:
— Я ведь только сюда спустилась.
— Ты, милочка, бродишь здесь уже несколько часов, — сообщила мне курносая блондинка, висевшая напротив той, что первая со мной заговорила.
— Быть такого не может! — Я нахмурилась, огляделась и заметила, что света в коридоре действительно стало меньше.
Действительно солнце уже начало садиться, и, кажется, это то самое «разное», о котором предупреждала Маделиф.