— Привет и тебе, сын, — ответила она.
И это все?
Тэгуи подошла к Рейну и подала ему руку, затянутую в перчатку. Прямо на перчатку был надет перстень с рубином, таким крупным, что это было почти вульгарно. Почти — потому что к облику королевы-матери такое слово не применительно. Рейн поцеловал руку матери и отпустил, после чего вывел меня на шаг вперед.
— Моя жена София, королева Аксара.
Фрейлины идеально подготовили меня к этой встрече, и в моем внешнем виде даже самый придирчивый критик не нашел бы изъяна. Но Кларисса-Виктория сумела выразить взглядом, что я не только не так одета, но еще и не в том теле, и что я в целом — ошибка природы.
Из духа противоречия я улыбнулась, давая понять, что ничуть не задета. И сама внимательно, без ложной застенчивости, оглядела Клариссу-Викторию.
Она выглядела на свой возраст — пятьдесят с небольшим. Высокая, грузная, с поплывшим овалом лица, с сеточкой морщин у глаз и с сединками в волосах, убранных в высокий узел. Черты лица невыразительные, только губы резко очерченные, тонкие. Зато глаза хороши — те же дымчатые сапфиры, что и у Рейна.
— Приветствую, Ваше Величество, — сказала я.
Она протянула руку для поцелуя.
Все правильно — королева-мать выше по положению, чем королева-консорт. Я быстро подарила приличествующий поцелуй и отстранилась. Вперед вышел светловолосый Криспин, и вот с ним-то Рейн был куда любезнее — пожал руку и даже обнял. И мне Криспин понравился сразу. На его миловидном, еще совсем мальчишеском лице был написан характер: нерешительный, мягкий. И гадать нечего — мамочка крутит им, как хочет.
С церемониями было покончено, мы вошли в замок. Он был бы сырым, холодным и темным без даймонов. Тех было много даже по меркам дворца в столице, и горели они здесь тускло.
Кларисса-Виктория провела для нас небольшую экскурсию, объясняя, какие помещения обжиты, а в какие лучше не заходить, ибо могут обвалиться потолки или можно свалиться с лестниц, опасных по давности. Я поглядывала на высокие узкие окна, на потолки, на грубую кладку и вспоминала другие замки — давным-давно построенные, начинающие разваливаться и поддерживаемые только усилиями бытовых даймонов.
Слепящая вспышка-видение заставила меня наступить на подол собственного платья и споткнуться. Полуразрушенный замок, снег, много снега… и Фэд. С его головы слетел капюшон, и ветер трепал его каштановые кудри. Фэд улыбался, а его глаза прямо-таки искрились задором. И вдруг — он совсем рядом, его руки обнимают меня, а его губы — на моих губах. Очень напористый, совсем не целомудренный поцелуй!