— Кончай вправлять нам мозги, — не унимался Финтяй, перекрикивая грохот машин. — Я тебе не верю.
— И ты мне не веришь? — Белько повернулся ко мне.
— Кто тебя знает, может, и правду говоришь.
В самом ли деле счастье изменило мне? Но и вчерашнюю победу переоценивать не следует. Одно ясно — я не один. Впервые после смерти Страки я не чувствую себя в типографии чужаком, втирушей, от которого все воротят нос. Те, что подняли руку, голосуя против Рауха и Кошляка, поверили в меня. Но теперь на мне тяжелым грузом лежит ответственность, теперь я не смею делать легкомысленных поступков. Строго воспрещается ошибаться. И уж тем более я не могу делать вид, будто на карту поставлены мелочные споры о руководстве типографии.
— Будем здоровы.
— Пей на здоровье.
Сливовица пронимает меня до мозга костей.
— Стоп, не так много.
Финтяй выхватывает у меня бутылку.
— Не бойся, тебе останется.
— Слушай, директор, если чего надо, ты только скажи, — говорит Белько. — Надо будет — пойду, как тогда, двадцать лет назад, когда я был во какой орел и ни одна баба… Ну, понимаешь.
— Понимаю.
Мы смотрим друг на друга, и Белько смеется. Смеются все вокруг, хотя надо быть серьезными.
По дороге домой я захожу в цветочный магазин.
— Какие у вас есть срезанные цветы?
— У нас есть все.
— Что бы вы мне посоветовали?
— Вам на день рожденья?
— Нет.
— Хотите отнести в роддом?
— Что вы, избави боже!
— Так по какому случаю?
— Мне нужны цветы. Этого мало?
Продавщица потешается надо мной. Очевидно, любой мужчина, покупая цветы, испытывает затруднения.
— Возьмите гвоздики.
— Хорошо, дайте мне побольше.
— Сколько? Пять?
— Нет. Двадцать.
Она смотрит на меня с удивлением.
— Нечего меня разыгрывать.
— Я хочу купить двадцать гвоздик. Боитесь, что мне не хватит денег?
Наконец я выхожу из магазина. Букет огромный, я не обхватываю его одной рукой. Стебли влажные, и тонкая бумага, которой обернут букет, расползается.
На остановке толпа. Я пропускаю два трамвая. Не толкаться же с таким букетом. Наконец приходит трамвай посвободнее. Я вхожу со всей предосторожностью и смотрю, нет ли свободного места. Все занято. Я устраиваюсь на задней площадке. Трамвай несется по рельсам, вагон мягко покачивает. «Жила-была на свете принцесса». Оркестр на колоннаде играет вальс, и мы танцуем. Раз-два-три. Раз-два-три. Я свободен. Веревка оборвалась, петля не выдержала, и на меня обрушивается дождь черешен. «Дождик, дождик, дождик, лей, отвори мне, люба, дверь».
— Проверка билетов.
Передо мной стоит худой высокий мужчина со здоровенной бляхой на лацкане.
— Ваш билет.
Только сейчас я соображаю, что, занятый мыслями о букете, я прошел мимо кассы.