— Вы мне не исповедуйтесь, — сказал Гомес. — Я тут ничего не решаю, я не судья. Я только смотрю, как судят.
— Но они должны об этом узнать?
— Кто?
Судья указал на зарешеченное окно. Они оба подошли к нему. Тротуар был пуст. Белели только смятые бумажные стаканчики и скомканные программы.
— Разошлись, — он потянул Гомеса за рукав, — все разошлись!
— Вы нервничаете? — спросил Гомес — Они никогда не должны узнать об этом. Они должны верить, что вы принимали правильные решения. Иначе — кто же станет относиться к судьям всерьез? Каждый аут будет спорный. Начнется анархия.
— Те, что на поле, были одержимы стремлением выиграть. Это выражалось на их лицах. Я подыграл им неумышленно, я не хотел, чтобы они выиграли, но мне передалась их одержимость. Я должен был найти для нее выход, понимаете? Они не давали мне взяток, вообще от судейства я никогда ничего не имел и не имею. Кроме неприятностей.
— Одевайтесь, — сказал Гомес. — Не торчать же нам тут до ночи. А вы получите командировочные, — напомнил он курившим парням.
Те свернули белые «флажки» и положили их на верх гардероба.
Он остался с Гомесом один на один. В судейской стало темно. Разбитое зеркало слилось с сумраком.
— У судьи должно быть внутреннее чувство ответственности, — сказал Гомес, — и не годится ему выдумывать всякие там комплексы, тем более — невероятные. Единственно, что от него требуется, — дисциплина. В любую минуту он должен быть готов отстоять свое решение. За ним — последнее слово, ему дана власть, но она его и ограничивает. И поэтому теперь нечего пересматривать то, что уже не в его власти. Даже собственные приговоры. Перед вами две возможности. Подумайте, какую вы предпочтете.
— Я уже подумал.
— Тогда пойдемте!
— Сдается мне, что вы не инструктор.
— Я Гомес. Испанское имя, но родом я из Ламача. Хотя, в общем, это неважно. Пойдемте!
— А они, те остальные?
— Я пойду первым, если позволите. Вас не обидит, если я пойду первым?
Они вышли в темный коридор подвала недостроенной бетонной трибуны. Разбухшие от сырости доски, настланные на сыром и холодном полу, застонали. Гомес, весь напрягшись, шагнул вперед и уже ни разу не оглянулся.
Перевод В. Мартемьяновой.
1
Я все еще думаю о том ничем не примечательном июньском дне, когда это началось, все еще чувствую, как врезается мне в спину кресло маленькой парикмахерской на площади, и ощущаю на языке вкус мыльной пены, нечаянно попавшей мне в рот, когда услышал тихий, но настойчивый голос, произнесший:
— Ну все, господа: львы уже тут!
В ту минуту вряд ли кто осознал значение этих слов, которые вскоре сделались смыслом наших многонедельных трудов. Мы восприняли их скорее как плоскую шутку или фразу о погоде, о футболе и тому подобных банальностях, которые тысячами произносятся в парикмахерских и неизменно ассоциируются со скрипом бритвы, лязгом ножниц и запахом бриллиантина.