Мы сели на скамейку в сквере.
— А я о вас думала.
— Факт?
— Факт.
— А тогда вы не хотели мне верить. Теперь-то, надеюсь, верите?
— Чему?
Я пристально посмотрел на нее.
— Мы тогда говорили о львах.
— Никто еще ни одного не видел, — вызывающим тоном произнесла она. — Может, вы видели?
— Я? — смутился я. — Ну, это неважно.
— Полагаю, вы не левист?
— Нет, я левобранец.
Она захохотала.
— Не верите?
— Давайте о чем-нибудь другом.
— Если бы я не был левобранцем, быть может, я и говорил бы о чем-нибудь другом. Но меня озадачивает ваше равнодушие к самым принципиальным вопросам.
— Слушайте, мне это уже надоело. Факт. Все только и болтают о львах, которых, может, и нет вовсе; у всех на языке одни великие подвиги, и вокруг сплошь всякие левисты, левобранцы, левоборцы, жизни никакой нет!
— Мы живем в состоянии тревоги, — сказал я. — В борьбе. Это тоже жизнь. И может, настоящая жизнь. Одним днем живут только мухи.
— Я хочу мороженого, — внезапно заявила она.
— В городе тревожное положение, а вы хотите мороженого…
Я встал, твердо решив никогда больше не разговаривать с ней. Еще узнает Тимко или Гантак… Что, если с ее стороны это умышленная провокация, имеющая целью бросить тень на движение левобранчества? Я поймал себя на том, что уже и думаю, как мои начальники, и лоб у меня покрылся испариной. Но жребий брошен. Отступать нельзя. Более того, придется мне думать за целых двух Тимко или двух Гантаков — только так и будет еще вообще смысл думать. Если Тимко попросит меня очинить ему карандаш, я очиню сразу два карандаша. Один-то карандаш ему всякий очинит, для этого ему не нужен именно я. А вот два карандаша — этого он может ожидать только от меня. И если не найдется такого, кто очинил бы ему сразу три карандаша, жизнь моя будет, пожалуй, вполне сносной. Сносной даже в условиях тревоги.
— Почему вы молчите? — нарушила мою задумчивость блондинка.
— Мне пора, — быстро ответил я. — До свиданья.
С реки дул холодный ветер. Я поднял воротник и быстрым шагом двинулся домой.
9
Открывая дверь, я споткнулся обо что-то. На моем пороге спал человек. Я зажег свет и изумился еще больше, узнав в спящем Педро. Он растерянно протер глаза, глянул на меня — и мигом пришел в себя, словно только что явился с улицы.
— Вы меня еще помните? — Он вскочил на ноги. — Правда?
— Кто вы? — Я решил разыграть недоумение.
— Мы с вами были в одной группе, когда ямки-то копали.
— Ах, вон что…
— Мне надо с вами потолковать.
Я пригласил его войти, усадил на единственный свой стул, сам сел на тахту. Педро, не спросив разрешения, закурил сигарету.