— Это его модный аксессуар, — сказала за моей спиной Эмма. — Без них он выглядит ужасно.
— Она не хочет, чтобы я их снимал, — сказал Карас. — Меня многие знают, а она думает, что в этих очках меня никто не замечает.
Он завел мотор, дал ему поработать немного, потом постепенно добавил газу, прогревая его.
— Это хорошая машина, — сказал он, как бы оправдываясь.
Машина отлепилась от асфальта и вырулила на освещенную площадь.
— Куда мы едем?
— Не знаю, — ответил Карас. Он круто вывернул руль и выехал с площади на узкую улицу с газовыми фонарями и двумя рядами деревьев.
— Давайте петь, — сказала Эмма, — не то я усну, нет, серьезно.
— Вы не храпите во сне? — спросил Петер.
— Жутко храплю, — отрезала она. — Думаю, Карас недолго со мной выдержит.
— В самом деле?
— А вы могли бы жить с женой, которая храпит во сне?
— Не знаю, — ответил Петер. — Я не женат…
— Футбол — это идиотизм, — сказала Эмма. — Самый ужасный идиотизм на свете. Но он держится за него руками и ногами. Он верит в него. Верит в него, как игрок в тотализатор верит в свою ставку.
— Почему?
Карас перехватил руль левой рукой, а правой нажал на клавишу радиоприемника. Репродуктор затрещал, потом начал извергать из себя обрывки музыки и слов.
— Скажите ему, пусть выключит. — Эмма потянула меня сзади за плечо.
— Она просит выключить, — сказал я Карасу.
— Это хороший приемник, — процедил он сквозь зубы. — Берет Вену, и вообще.
— И твисты?
— Все ему хорошо, — сказала Эмма. — Все ему замечательно. От исключительной доброты, от сплошного восторга он готов приголубить всех и вся. И вы тоже хорошие. Он пригласил вас в хорошую машину с хорошим приемником, значит, и вы хорошие.
— Быть хорошими — большая честь для нас, — сказал я с улыбкой.
— Это хороший приемник, но репродуктор у него жестяной. Жестяная музыка. Жестяные слова. Все жестяное. А жесть обжигает холодом. Вы когда-нибудь касались голой жести в середине января?
Фосфоресцирующая стрелка наехала на чей-то тягучий сиплый голос. Какой-то непонятный экзотический язык. Карас усилил звук до предела и выпустил ручку настройки.
— Скажите ему, пусть перестанет. — Эмма снова коснулась моего плеча. — Ради бога, пусть перестанет.
— Это хороший приемник, — медленно, чуть ли не шепотом произнес Карас.
— Хочет показать себя. — Она судорожно засмеялась. — Хочет показать, что он не просто глупый, мешком пришибленный футболист.
— Зачем вы дергаете его? — сказал я. — Пусть она оставит вас в покое! — обернулся я к Карасу. — Что вы молчите?
Машина набирала скорость. Только теперь я заметил, что мы давно уже за городом. Свет фар вспарывал серую ленту шоссе, по обе стороны мелькали красные стекла отражателей на километровых столбах.