Карас молчал. Его руки прикипели к рулю, глаза жадно впивались в мир впереди, за толстыми стеклами.
— Я считаю, что если уж ехать, то куда-нибудь, — нарушил молчание Петер. — Куда-нибудь далеко.
— Вот мы и едем куда-нибудь, — сказал Карас и снова тронул ручку настройки. — И может быть, далеко.
— А вообще-то вы знаете, где мы сейчас? — обратился я к нему.
Он не ответил. Только переключил скорость, и мотор коротко взвыл, но потом опять успокоился, и только на поворотах скрежет тормозов и визг шин прерывали его равномерный, усыпляющий гул.
Мы проезжали то ли большую деревню, то ли городок. Я различал темные контуры домов и просторную площадь, освещенную лампами дневного света. Посреди площади стояли два серых междугородных автобуса. Мы пролетели мимо них и свернули в улочку, круто уходящую вверх.
— Кажется, она заснула, — сказал я и украдкой посмотрел на спидометр. Стрелка плясала у цифры «90». — Не слишком ли быстро?
— Боитесь?
— По крайней мере пока мы не выехали на шоссе.
— Послушайте, Карас, — заговорил Петер, — вы еще не имели дела со службой порядка?
— С милицией? Вы думаете, если человек не забьет верный гол, он сразу же имеет дело с милицией?
— А что, это неплохая идея. Но я имел в виду совсем другое — вашу опасную езду.
Карас притормозил, машина дернулась. Из-за зеркала выпали зеленые очки. Они соскользнули мне на колени, я протянул руку, но было уже поздно. Под ногами захрустело стекло.
— Виноват, — сказал я. — Я куплю вам новые.
— Футболиста милиция не тронет, — сказал Карас и снова увеличил скорость. — Милиция приходит на стадион и сразу забывает, что она милиция. Она смотрит игру и чувствует себя самым обыкновенным зрителем. Она тревожно следит за каждым движением на поле, волнуется, кричит, ругается, словно и не милиция вовсе, словно никогда не носила униформу. Понимаете?
— Но стадион сейчас далеко, — сказал Петер. — Мы даже не знаем, в какой он стороне, но где-то страшно далеко.
— Стадионы есть везде, — возразил Карас. — Весь мир усеян стадионами. Вы когда-нибудь летали самолетом?
— Разумеется, — сказал я.
— И в какой бы город вы ни прилетели, вы всегда могли увидеть то, чего не спутаешь ни с чем другим, даже с такой высоты.
— Я никогда не гляжу вниз, когда лечу в самолете, — сказал Петер. — Боюсь, как бы голова не закружилась, поэтому я предпочитаю садиться над крылом, так надежнее. А пользоваться гигиеническим пакетом неприлично, не так ли?
— Но допустим, что вы смотрите. И допустим, что вам повезло и вы увидели овал стадиона, заполненный черными, едва заметными точками. А вы знаете, почему он полон? Знаете, зачем они туда приходят — с неизменным тихим почтением, с затаенным волнением, в напряженном ожидании того, что они