— Может, пойти ему навстречу? — сказал я с невинным видом.
— Никуда ты не пойдешь, — отрезал Клепач. — Это я могу и сам.
Я скорчился в углу, поигрывая травинкой, зажал ее между пальцами и попытался посвистеть на ней, но ничего не получалось. В сердцах я скомкал травинку и сунул Даше за воротник. Девочка поскребла по спине, словно бы отгоняя муху. Потом дверь отворилась, и вошел Мартин. Под мышкой у него была коробка. Все лица прояснились.
— Иди, будешь мне помогать, — сказал Мартин, и я с горделивым видом принял от него коробку. Остальные торопливо шарили по ней глазами. Коробка была пожелтевшая, высохшая, картон потрескивал под моими потными пальцами, и я боялся ее раздавить.
— Что мне делать? — еле слышно спросил я у Мартина.
— Держи крепче, — сказал он и начал приподнимать крышку.
Старый картон не выдержал давления, коробка покривилась и начала выскальзывать из моих рук. В то же мгновение отпала крышка, и картонка вверх дном свалилась на обшарпанный цементный пол.
— Господи, блохи! — только и крикнул Мартин.
Не мешкая я нагнулся и поднял ее, однако коробка была пуста. Оглядел внимательно со всех сторон, но малюсеньких черных насекомых там не было и следа.
— Удрали, — выдохнул я.
— Господи боже! — захныкал Мартин.
— Чего сидите! — кипятился я. — Вас же лопают блохи!
Все тотчас принялись ерзать и чесаться. И мне тоже начало казаться, что под рубашкой у меня добрый десяток блох. Я скреб себя, вытрясал рубашку, но зуд не прекращался.
— Крону за каждую живую блоху, — плача, упрашивал ребят Мартин.
И хотя мы обшарили весь пол, все углы, ни одной ни живой, ни околевшей блохи отыскать не смогли.
— Знал ведь, что из этого цирка ничего не получится, — приговаривал Клепач. — Блоха что гвоздь: окромя щипания, никакого тебе толку.
Он поднялся. Вслед за ним побрели к выходу и остальные. Даша ушла, не кивнув мне. Мы остались с Мартином одни. Сели на пол и молча смотрели на пустую картонку, лежавшую на земле, как разбитый в бурю корабль, и уже ничто не могло вернуть ей смысл и значение, В мгновение ока превратилась она в бесполезным ворох бумаги. Я прикрыл ее крышкой, словно глаза закрыл, и поставил на основание.
— Ну что ж, я пойду, — сказал я, — не сидеть же тут до вечера. И ты не раскисай.
Мартин высморкался и машинально поднялся. Сунул шкатулку под мышку, и мы отправились к поселку. Шли не торопясь, молча, картонка как-то сразу превратилась в страшное бремя, под тяжестью которого пригибались мы оба, независимо от того, кто ее нес. Когда мы были на нашей улице, я сказал:
— Не думай, что мне на все так уж плевать. Если без этих блох обойтись нельзя, добуду тебе новых.