— Когда?
— Сейчас!
Я взял у него коробку и, прежде чем он успел опомниться, вошел в хозяйственный магазин. Отдав с большим трудом скопленные три кроны, я купил двести пятьдесят граммов сушеных водяных блох, какими раньше кормил рыбок, когда у нас еще был аквариум. Принимая от удивленного продавца коробку с блохами, я заметил, что из одного ее уголка сыплются махонькие зернышки. Прощупав грань пальцами, я обнаружил дырочку. Стало ясно, почему в коробке не оказалось тогда ни одной блохи. Очевидно, они уже давно разбрелись у Швецев по квартире, если вообще эта коробка служила их последним прибежищем и Мартинов отец не продал где-нибудь свой цирк. Хотя настроение у меня явно упало от такого открытия и от того, что я так глупо распорядился тремя кронами, все же я решил Мартину ни о чем не говорить.
— На вот, держи, — подал я ему коробку, — и гляди, снова не растеряй.
Мартин даже сгорбился под неожиданной ношей.
— Что там?
— Блохи, — ответил я. — Целая сотня блох. Открывайте теперь хоть десять цирков.
— Может, отец ничего и не заметит? — На губах у Мартина заиграла радостная улыбка. — Я поставлю коробку на место, может, он ничего и не заметит?
— Может, и так, — сказал я, не отрывая глаз от серой полоски, которая тянулась на тротуаре за коробкой Мартина, когда с чувством невыразимого счастья и обретенной надежды он уносил ее домой.
Перевод Л. Новогрудской.
НЕБЫВАЛОЕ СЧАСТЬЕ РОБЕРТА КУШНЕРА
Роберт Кушнер не мог бы похвастаться тем, что ему всегда улыбается счастье, скорей наоборот: с раннего возраста его преследовали превратности судьбы, несчастные случаи, неблагоприятные стечения обстоятельств… Достаточно бывало неприметной щелки, незначащей заминки, и счастье проходило мимо — хотя казалось, до него было рукой подать, — ускользало прямо из-под носа Роберта, и снова все катилось по привычной колее тупой обыденности, которая раздражала и возмущала Роберта, но с которой он ничего не мог поделать. Родился он второго сентября, а из-за этого его не взяли в свое время в школу и он потерял целый год. Единственная тройка испортила ему аттестат зрелости, и Кушнер потом так и не попал в университет, не приобщился к обожаемой археологии, а осел в мелком, незначительном учреждении в мелкой и незначительной должности счетовода, с зарплатой, которой едва хватало, чтобы рассчитаться с пани Враштяковой за комнату, произвести самые необходимые расходы и скромно столоваться в учрежденческих буфетах или каких-нибудь неопрятных забегаловках. И потому, когда в тот вечер по радио объявили номер лотерейного билета, однажды купленного Кушнером на улице по настоятельной просьбе лотошника — и больше из сочувствия к старику, чем из желания выиграть, — когда произнесли это легко запоминающееся число из шести троек, он не поверил собственным ушам. И через несколько минут после передачи окончательно смирился с мыслью, что ему почудилось, а диктор назвал совершенно другой номер, — скорее всего, похожий, но определенно другой. Конечно, искорка надежды еще оставалась, иначе он не стал бы переводить радио на вторую программу и слушать новости еще раз, чего прежде никогда не делал. Но нет, голос диктора рассеял все сомненья, и потрясенный Роберт убедился, что действительно является владельцем счастливого билета и это может означать коренной поворот в его жизни — такие перемены, какие и не грезились ему в самых дерзких мечтах. Первой его мыслью было: куда теперь девать все эти деньги, так неожиданно свалившиеся на него? Но тут же он опомнился и ощутил неодолимую потребность, не тратя ни минуты, рассказать кому-нибудь о выпавшем ему огромном счастье, с кем-нибудь поделиться им, перенести его на всех и вся.