«С глубоким прискорбием извещаем, что… товарищ Вендель Страка, бессменный директор нашей типографии…»
Мне тут нечего делать, и я спешу покинуть секретарскую. Была создана комиссия по похоронам. Я вхожу в эту комиссию, но обязанностей у меня там нет никаких. Утром Раух и Кошляк поссорились — кому говорить надгробное слово. Наконец они помирились на том, что на панихиде перед сотрудниками выступит Раух, а над могилой скажет речь Кошляк. Они театрально пожали друг другу руки, словно подчеркивая: «Даже смерть не разлучит нас».
Когда я подписывал в милиции протокол, капитан, занимавшийся делом Страки, на мой вопрос, что удалось выяснить, лишь махнул рукой:
— Обыкновенный инфаркт. Но порядка ради надо было все проверить. Когда человек живет один, сами понимаете…
— Да, он жил один, — подтвердил я. — Один как перст. Ни родных, ни знакомых. Даже приятелей у него не было.
— Неужели?
Я вспыхнул, словно сам поймал себя на лжи. Выходит, и я хочу подтвердить мнение, будто Страка был жестким, бесчувственным нелюдимом? Я повторяю общепринятую версию, услышанную от Рауха, Кошляка или от Ренаты. Но зачем я говорю за них? Зачем повторяю за ними?
— Жизнь — штука сложная, — пытаюсь я оправиться от растерянности. — Жизнь — ужасно сложная штука.
— Ну, у вас такой богатый жизненный опыт… — натянуто улыбается капитан. — Что его беспокоило? Были у него какие-нибудь затруднения, неприятности в последнее время? — И он стал покусывать конец ручки.
Что на это ответить? Неохота выносить сор из избы. Со стороны наша типография всегда выглядела образцовым предприятием. Имела ордена и всевозможные другие награды, не говоря уж о дипломах, переходящих знаменах и вообще. Заграничные делегации Бухала обычно направлял к нам. Не типография, а демонстрационный зал. Посмотрите, пожалуйста, как прекрасно все идет, здесь работают сплошь люди будущего. Один финский предприниматель настолько растрогался фикусами на четвертом этаже, что написал в книге для почетных гостей: «Я изменил свой взгляд на социализм».
«Вот видите, — похвалил нас Бухала, — вы сделали великое дело. Перековали капиталиста». В тот день Раух полил фикусы вином: «Растите, голубчики».
Наша типография. Наши фикусы. Наш директор. Наш директор умер.
— Многие нынче не выдерживают, — сказал капитан. — Не выдерживают груза прошлого. Не выдерживают груза собственного прошлого.
— Его прошлое безукоризненно. Он был солдат.
— Может, именно потому и не вынес. — Капитан криво усмехнулся. — Газеты читаете?
— Читаю.
— Читайте внимательней. Все мы туда отправимся. От всего от этого. Придется.