Казалось, история Венделя Страки его лично как-то взволновала.
— Я тоже был солдатом, — сказал он после паузы. — Когда мне было, сколько вам сейчас, я воевал в горах[7]. Постоянно рисковал головой. Да и потом тоже. А зачем? Чтобы пришли вы, молокососы, и все перетряхнули?
— Все куда сложнее, — сказал я и взял со стола протокол. — Я хотел бы обратить ваше внимание, — продолжал я бесстрастно, — здесь неверно указана дата моего рождения. Я родился в марте, а не в апреле.
— Не будьте циником.
— Это серьезная ошибка. Если уж подписывать, так надо быть уверенным в том, что подписываешься под правдой.
— Дай бог, чтобы вы всегда были правы.
— Я прошу вас исправить ошибку.
— Исправьте сами.
Он протянул мне обкусанную ручку.
— Как исправить — зачеркнуть и надписать над апрелем март?
— Как хотите.
— Я спрашиваю, чтобы сделать как положено.
— Выходит, у вас в этом месяце день рождения.
— Ну и что?
— По правде говоря, мне это безразлично. Мне уже все безразлично.
Я вернул ему исправленный протокол и поднялся:
— Я пойду.
— Спасибо. — Капитан вздохнул. — Надо бы отпуск взять. Устал я невероятно и всем этим сыт по горло.
— До свиданья.
Вестибюль типографии затянут черным крепом. На стене, на самом видном месте, висит фотография Венделя Страки, а под ней — вырезанные из пластика цифры: 1908—1968. В этом году ему стукнуло бы шестьдесят, подумал я. А он совсем не выглядел на свои годы, от силы на пятьдесят. Подвижный, энергичный, для такого возраста даже чересчур энергичный. Да, теперь уж юбилей нам не праздновать. А Бухала намекал, что шефу по случаю шестидесятилетия дадут награду. «И тогда мы тут такие дела развернем! — говорил он. — Дуайен среди наших директоров». На совещаниях руководства Страка всегда садился возле Бухалы. Прежде чем принять решение, Бухала обычно наклонялся к Страке, чтоб получить его одобрение. Или громко спрашивал: «Я прав, товарищ Страка?» И Страка кивал: «Да, да».
Я сидел в своем кабинете и пытался сосредоточиться на горе писем и заявок. В эти дни я порядком запустил работу, бродил, будто в тумане, в дурманном сне, который, не отпуская, держал меня; на мгновенье пробуждаясь, я затем еще глубже погружался в него. Не хотелось признаваться в этом даже себе, но смерть Страки потрясла меня. Пугало и будущее. На другой же день после страшного известия по приказу Рауха, который на правах первого заместителя взял власть в типографии в свои руки, мы включили в план венский заказ, привезенный Кошляком.
— Брось сантименты, — отверг Раух мои возражения. — Пора вести дело с размахом. Кто смел, тот два съел. До сих пор мы знай латали дыры, а теперь, хочешь не хочешь, подули другие ветры. Что вчера устраивало нас, сегодня выглядит недопустимым ретроградством. Уж не собираешься ли ты игнорировать законы экономического развития?