— Ты спишь?
— Нет.
Вернулась Жофи.
— Ты не сердишься?
От нее пахнет духами «Лаванда», которыми она душится в исключительно торжественных случаях.
— Поставь цветы в вазу.
— Это было ужасно.
— Угу.
— Сплошное хвастовство блестящими карьерами. Ужасно.
— Придется тебе к этому привыкать.
— Знаешь, среди всех этих свежеиспеченных директоров, доцентов, шеф-редакторов и главных замов мне было до тошноты невыносимо.
— Прими кинедрил. Это помогает, когда летишь в самолете. Спишь как убитый.
— Я не хочу спать как убитая.
— Танцы были?
— Нет.
— А пили что?
— Завидуешь?
— Ложись.
— Ты ждал меня?
— Нет.
Это короткое «нет» ставит ее в тупик. Она подходит ко мне и пытается обнять:
— Ну скажи, что ты меня ждал.
— Я размышлял.
— Мое предложение остается в силе. Завтра мы можем пойти в Национальный комитет. Сделаем все тихо. Без всяких церемоний.
— Не знаю, вырвусь ли я завтра. У меня прорва дел.
— Я знаю, ты очень занят.
— Дождь идет?
— Нет. С чего ты взял? Ясная, светлая ночь.
— Звезды светят?!
— Расскажи мне сказку.
— Сказку?
— Ту, что рассказывал когда-то.
— Жила-была на свете одна принцесса. И ее сожрал дракон.
— Ты меня не любишь.
— Знаешь, что стало с драконом?
— Ты меня уже совсем не любишь.
— Заколка, что была у принцессы в волосах, застряла в глотке дракона, и он подавился.
— Это все?
— Все. Спокойной, ночи.
Жофи потихоньку напевает мелодию, которую я раньше не слышал. Я начинаю ревновать. До утра еще далеко.
Вот уже вторую неделю я директор. Мое назначение все восприняли на удивление спокойно. На церемонии введения в должность Виктор Раух, не переставая, улыбался, а напоследок даже радушно меня облапил. Рената послала мне воздушный поцелуй. Бухала держал пространную речь о необходимости менеджеров. Адам Кошляк дремал. В последнее время он жалуется на пониженное давление, и нередко можно видеть, как он сидит с закрытыми глазами.
В кабинете директора мне неуютно. Меня сковывает сложная система телефонной связи. Я не могу привыкнуть к пульту со множеством кнопок и почти каждый разговор прерываю по неловкости. Рената с материнской терпеливостью обучает меня, поясняя значение световых сигналов и каждой кнопки.
Я вполне отдаю себе отчет в том, что мой покой — кажущийся. Это затишье перед бурей, в любую секунду может произойти взрыв. Все раскалено, как жерло вулкана.
Я отменил решение о расторжении договора с журналом Фиалы. Это был мои первый самостоятельный акт. Все отнеслись к нему со страдальческой усмешкой.
— Прежде я не замечал за тобой сентиментальности, — сказал мне Раух. — Фиала тебе приятель?
— Нет.
— Из-за его журнальчика типография, разумеется, не рассыплется, но ты отдаешь себе отчет, что это значит?