Ефимка вытер усы варежкой и горько усмехнулся.
— А жеребеночка-то моего помнишь, Яков Матвеич? За четыре меры картошки отнял ты его у меня. Я у тебя в ногах тогда валялся, просил: повремени, соседко! У кого отымаешь?! А ты? Сейчас бы лошадь добрая была у меня.
— Что уж старое вспоминать! — заплакал вдруг Яков. — Еду, вот, незнамо куда…
Ефимка глухо кашлянул.
— Куда правишь, туда и едешь.
И впервые взглянул прямо и жестко Якову в глаза.
— По справедливости сказать, Яков Матвеич: худая трава — с поля вон!
— Эвон ты как! — жалостно укорил его Яков. — А какой праведный да смиренный мужик был раньше! Ожесточили тебя злые люди.
— А ты меня тогда как? — взвыл от обиды Ефимка.
— Родимый, в беде друг дружку жалеть надо, — опять горячо и тихо заговорил Яков. — А мы не жалеем. Из-за этого пропадаем все.
Помолчали оба. Ефимка вытер глаза, полез за кисетом и стал закуривать, угрюмо глядя в сторону.
— Кому сказал — проходи! — сурово приказал вернувшийся конвоир.
Ефимка поправил котомку и надел варежки.
— До свиданьица.
Яков не ответил ему и сухими глазами долго глядел на далекую, занесенную снегом до крыш Курьевку, где прошла, как тревожный сон, вся его хищная жизнь.
Воспоминания вызывали в нем то злую тоску и безысходное отчаяние, то тяжелую ненависть, от которой поднимался изнутри нестерпимый жар и остро щемило сердце, словно зрел на нем большой нарыв.
Со вздохом отойдя от окна, он услышал вдруг над самым ухом насмешливо-сочувственный голос:
— Ликвидировали, значит?
Все еще слепой от яркого света улицы, Яков поднял голову и увидел прямо перед собой чье-то мутно-розовое квадратное лицо. Догадался, что это, должно быть, сосед по полке, спавший всю дорогу.
Прикидываясь дурачком, спросил его кротко:
— Это вы насчет чего?
Сосед сверкнул белым серпом зубов, любопытно разглядывая Якова разноцветными глазами.
— Ликвидировали, мол, как класс? Теперь, стало быть, перевоспитываться едете?
Залезая на полку, Яков проворчал:
— Зубы скалить тут нечего.
И услышал непонятные, должно быть, оскорбительные слова:
— Экспроприированный экспроприатор, значит?!
Сказав это, сосед обидно-весело спросил Якова:
— Так своими ручками и отдал все им? Хо-хо-хо!
Чувствуя на себе гнетущий, насмешливый взгляд, Яков со стоном привстал и зашипел яростно:
— Замолчишь ли ты, нечистый дух, чтоб те провалиться на сем месте!
Чем-то довольный, сосед приподнялся на локте.
— Вижу. Характер у тебя есть. Приятно потолковать с таким человеком.
— Нам с тобой толковать не о чем! — огрызнулся Яков, укладываясь на живот.
Сосед тоже повернулся на живот и, щуря на Якова один каре-зеленый глаз, сказал упрямо: