Он уже пообмяк после ссоры, хоть и был все еще хмур и суров с виду. Со старшим сыном примиряло Тимофея то, что Василий не потребовал сразу раздела земли да и скот оставлял пока отцу же. Помаленьку остывал гнев и на Мишку. «Пусть поработает до весны на людях-то, — размышлял он, — корысти большой от него не будет, зато хоть ума понаберется. А баловаться там ему Василий не даст».
За чаем старший сын совсем покорил отца хозяйской заботливостью.
— Не́чего, тятя, кобылу-то зря на станцию гонять, — сказал он. — И пешком дойдем, тут и всего-то шесть верст. Запряги ты лучше старого Бурку, а мы с Мишкой съездим на нем до обеда в за́секу. Надо бревна там из леса к дороге вытащить да в штабель скласть, чтобы не погнили. Без нас вы надорветесь тут с ними…
Растроганно глядя на ребят, Тимофей предупредил:
— Глядите, к поезду не опоздать бы.
— Успеем. До вечера долго еще.
Уходя запрягать Бурку, проверил, все ли приготовили бабы ребятам в дорогу.
— Белье-то положили?
— Положили, тятенька, — торопливо ответила осунувшаяся за последние дни Таисья.
— Про соль не забудьте. В дороге понадобится — где ее возьмешь!
Мишке присоветовал:
— Струмент сапожный возьми с собой. Прохудятся у которого сапоги — сам починишь, новые-то не вдруг нонеча укупишь. Да и на тот случай сгодится, ежели работы не будет. Со струментом нигде не пропадешь.
Недовольно покосился на Алешку, который до того горячо помогал братьям укладываться, словно сам собирался в дорогу. Он столько напихал им в котомки разной еды, что даже мать подивилась:
— Куда уж столь много-то! Тут и троим в неделю не съесть.
Завязывая котомки, Таисья робко попросила свекра:
— Поеду и я в за́секу, тятенька.
Тимофей заворчал:
— Без тебя управятся. Бабье ли дело с бревнами возиться!
Но тут вступилась свекровь:
— Пусть едет, отец. Бабе хочется в последний-то день около мужика своего побыть…
Махнув рукой, Тимофей пошел на улицу.
…В засеку поехали все трое. Таисья взяла с собой корзинку для ягод и уселась рядом с мужем. Мишка, стоя на дрогах, правил. Он грозно крутил концом вожжей, то и дело покрикивая на Бурку, но тот плелся рысцой, недовольно потряхивая ушами.
Прижимаясь к плечу мужа, Таисья спрашивала тоскливо:
— Как же я, Вася, одна тут остануся?
Василий, долгим взглядом провожая диких уток, пронесшихся со свистом над пустым полем, сказал грубо:
— Куда мне тебя сейчас? В карман, что ли, положу?
И за всю дорогу не сказал больше ни слова притихшей жене, с грустью поглядывая кругом. В лесу стояла прохладная сушь. Желтым снегом опускались, кружась в воздухе, листья вянущих берез. Где-то горел муравейник, и горький дым его синим туманом висел недвижно меж деревьев. На вершине старой сосны одиноко стучал дятел.