Мать сидела с окаменевшим лицом и широко раскрытыми глазами:
— Ну-ко, Мишка, пиши ему, старому дураку, чего Василий-то говорит.
Пока Михаил скрипел пером, Василий спрашивал у матери:
— Бурка-то жив у нас?
— Жив.
— А телку прирезали поди?
Мать в отчаянии махнула рукой.
— Старик, перед тем как в колхоз писаться, порешил. «Все равно, — говорит, — ей пропадать-то!» В голос я ревела, как он резать пошел. Такая бы сейчас богатая корова была!
Василий опустил голову и нахмурился.
— Неладно тятя живет. Не в ту сторону думает.
— Готов меморандум. Слушайте! — торжественно объявил Мишка, кладя перо.
Мать была приятно поражена, как складно и толково написал Михаил письмо, но ничего не сказала ему, только велела отписать поклоны дяде Григорию и свату Степану.
— Уж вы распишитесь все, — попросила она. — Чтобы не сумлевался больше старый, послушал бы нас. Василий, ты первый, по старшинству.
Когда все подписались, мать тоже взяла перо непослушными пальцами и поставила в уголке письма косой крест.
ВОЗНЕСЕНИЕ ТЕТКИ СОЛОМОНИДЫ
И недели не погостила у сыновей Соломонида — засобиралась домой.
— Что уж так скоро-то, мама! — обиделась Таисья. — Али привечаем тебя плохо? Может, недовольна чем?
— Всем довольна, сношенька, а только ехать пора, — твердо стояла на своем свекровь. — Мужик-то ведь у меня без присмотра там остался. Храни бог, не случилось бы чего с ним! Уж больно в домашности-то он бестолковый: мужик, так мужик и есть, что с него спросишь!
И задумывалась подолгу, тяжело вздыхая и украдкой смахивая со щек слезы.
— Не удалось вот Олешеньку-то повидать! Кабы попутно было, заехала бы к нему, да где уж теперь!
Все только догадывались, почему так тревожно тоскует мать о своем младшем сыне, но расспрашивать ее не смели. Произошла, видно, у Алексея с родителями тяжелая ссора, когда он в город из дома уходил. Недаром отец в письмах даже не поминал его никогда, да и Алексей за все время не только не писал отцу с матерью, а и поклона им ни разу не передавал.
Сколько Василий у него ни допытывался, почему он такое сердце на родителей имеет, так и не добился ничего. Уж и стыдил-то, и ругал-то, бывало, а не смог из него ни одного слова вытянуть: окаменеет Алексей весь, глаза в угол уставит, да так и сидит целый час, даже страшно за него становилось. Раз, правда, проняло-таки парня, в голос взревел, но сказать опять ничего не сказал. Василий решил при случае выведать нынче все про Алексея у матери.
Как-то раз, вернувшись с работы, он застал ее одну. Держа в руках портрет Алексея, мать сидела у окна и плакала. Увидев Василия, смущенно принялась вытирать рамку фартуком.