— Ну дак как вы тут живете? — оглядел Димаков комнату и без приглашения уселся в кресло Виктора, в котором тот любил сидеть по вечерам с книжкой.
— Как бог послал, — не стала ни прибедняться, ни хвастать Екатерина Гавриловна.
— Наверно, не только бог, но и Витёк.
— Конечно, не без него, — согласилась хозяйка. И не утерпела, добавила: — Только его теперь все больше Виктором Павловичем называют.
— Молодой же еще! — как бы возразил Димаков.
— Молодой, да уважаемый. И сын у него уже в школу ходит… Ты тоже, слыхали мы тут, женился?
— Так пора было, теть Кать.
— С налету, говорят?
— Чего зевать-то?
— Вы не прозеваете! — Екатерина Гавриловна и не заметила, как в ней снова начало нарастать раздражение против всех Димаковых, и уже не могла остановиться: — У вас всегда на чужое зуб горит. Я твоего отца еще молодым помню и как он Павлу моему угрожал, а потом и сделал.
— Все еще старым легендам веришь, теть Кать? — осудил ее и обиделся Димаков.
— Люди не стали б зря говорить.
— Люди — не судьи, — парировал Димаков.
— Верно: людей не суде́й — не подкупишь.
— А советский суд неподкупный. Ты вот говорила, твой Виктор в суде заседает… — Димаков смотрел на нее уже с нагловатым веселым вызовом.
— Помолчал бы уж!.. Виктор еще разберется, — вроде как пригрозила Екатерина Гавриловна.
Димаков усмехнулся:
— Мы с Виктором уже разобрались сами.
— Когда же вы успели, интересно?
— А прошлым летом.
— Ври больше!
— А он что, не передавал приветы от нас? Он у меня на базе целый день провел.
Екатерина Гавриловна посмотрела прямо в ненавистные глаза Димакова, стараясь понять: нарочно он злит ее или правду говорит? Неужели Виктор в самом деле ездил в берлогу этого волка да еще и не сказал ей об этом?
Димаков своим взглядом подтвердил то, что сказал, и она как-то вдруг обмякла, почувствовала себя обманутой. Явственно увидела перед собой не этого вот Димакова, а покойного отца его, когда тому было столько же или поменьше того годов. И Павла Шувалова, своего недолгого спутника молодости, увидала на мгновение как живого.
Тут она ощутила солнечный жар, проникавший с улицы в комнату, почувствовала боль в груди и слабость во всем теле. Села на стул.
Она винила всегда и во всем Димаковых. Их и надо было винить и даже в тюрьму посадить. Однако боль в ее сердце возникала теперь и по другой причине. Ведь еще до того, как Димаковы, по слухам, загубили Павла Шувалова, она сама бросила его и уехала с годовалым сыном к братьям своим в Ленинград. Поначалу-то просто хотела проучить безвольного мужа. Надеялась, что он догонит ее и даст последнее слово не пить больше. Потом все ждала, что приедет в Ленинград и позовет обратно, и тогда можно было бы поговорить и вернуться. Но не побежал Павел следом, а запил с горя еще горше. Уезжала она вроде как не навсегда, а расстались навечно. И если теперь оглянуться да раздуматься, то не она ли нанесла ему самый сильный удар?.. В молодости, в гордыне былой не приходило ей такое в голову, теперь же, с годами, и о себе думалось без любования. Невелик подвиг — из семьи убежать. Теперь таких героинь — тьма, и сколько горя от них!