Была у нее, правда, встреча с Павлом годы спустя, и могло бы у них тогда возродиться старое, да опять не вышло. Приехала она в Горицу вскоре после войны к своим родителям, приехала вместе с сыном подросшим и не помешала Павлу встретиться с ним, вместе в лес вроде как на охоту сходить позволила. Понравилось это парнишке, он даже стал просить: «Давай останемся тут». Она тоже призадумалась. Нужен ведь, ох как нужен мальчишке отец! Она тогда готова была кое-чем поступиться, старалась быть покладистой. Но как только увидела своего бывшего муженька снова пьяным, опять в канаве, в грязи и в блевотине — уехала!
Ну а Павел дошел потом до того, что даже с Димаковыми стал выпивать. Кто позовет, тот и сват. С Агафоном Димаковым всю жизнь враждовал, за злостное браконьерство к суду его привлекал, и тот прямо в суде грозил ему: «Погоди, Христосик, встретимся!» — и, встречаясь трезвыми, они обходили друг друга стороной, но, как только возникала бутылка — все забывалось. Пили, мирились, ругались, опять мирились, и кончилось тем, что оказался Павел Шувалов в проруби, и только по весне обнаружился труп его. Вся деревня говорила, что это дело рук братьев Димаковых, что это они затолкали его, пьяного, в прорубь, но ни одного свидетеля не нашлось, и следствие заглохло. Только народная молва продолжала твердить: Димаковы это сделали, Димаковы. Не сомневалась в этом и Катерина — беглая жена. Не сомневалась и ненавидела…
— Пошел бы ты погулять пока… Геннадий Агафонович, — вдруг проговорила Екатерина Гавриловна, не глядя на гостя.
— А что, и правда! — сразу согласился и, кажется, ничуть не обиделся Димаков. — Схожу поглазею на городских дамочек — может, и подцеплю какую.
— Подцепишь, подцепишь.
Закрыв за Димаковым дверь, она опять увидела на вешалке его шлем и ружье в углу и подумала, как хорошо было бы выбросить все это на лестницу, вслед гостю. Но разве такое сделаешь?.. Вместо решительных действий она завернула на кухню и накапала из «ловкого», с капельницей, пузыречка свою норму сердечных капель. Запила водой. И уже почти спокойная прошла в комнату, по опыту зная, что через небольшое время ей станет легче дышать и жить, и вообще все в мире изменится к лучшему, люди — в том числе. Разволновавшись, мы всегда все преувеличиваем и раздуваем сверх меры — и неприятности, и опасности, и любые тревоги.
Она снова села на свой стул, взяла лежавшее поверх берестянки вязанье. Но теперь даже эта нехитрая работа как-то не шла: движение разнородных мыслей словно бы останавливало и сбивало движение пальцев. Лекарство пока что не действовало, и думалось все больше о том, что не к добру появился этот Димаков. А когда в прихожей еще раз проиграл свою короткую малиновую песенку новый звонок, поставленный недавно Виктором, она просто-напросто испугалась: «Зачем это он вернулся? Чего ему тут еще надо? Что они задумали, проклятые?»