Когда Екатерина Гавриловна вернулась с поливки и заглянула на кухню, ей показалось, что ее сын слишком уж по-приятельски беседует с этим неприятным ей человеком. Напомнив, что уже поздно, она тут же стала распределять, кто где спать будет. И вышло у нее так, что все домашние ложатся на свои привычные места, а Димаков — на раскладушке в кухне. Виктор попытался было заступиться за гостя, предложив матери перебраться на эту ночь к Тоне, а ему с Димаковым постелить в большой комнате, но теперь воспротивился сам Димаков.
— Тетя Катя ошибок не делает, — сказал он, чуть заметно усмехаясь. Потом вполне миролюбиво пояснил: — Мы же с тобой всю ночь проболтаем, а утром ехать.
— И то, — подтвердила Екатерина Гавриловна.
Ночь, как и день, была душная, жаркая, неленинградская. Когда Виктор и Тоня ушли в свою комнатушку, разделись и раскинулись на своих новых тесно сдвинутых кроватях, им не понадобилось ни одеял, ни даже пододеяльников. Окно было открыто настежь и выходило в зеленый, засаженный деревьями и кустами двор, однако через него сегодня не ночная прохлада вливалась, а медленно входил как бы еще дневной разогретый воздух, напитанный бензиновой отработкой и заводскими дымами. За углом дома проносились быстрые ночные автомобили, и, когда это был особенно тяжелый грузовик, Виктор ощущал под собой пружинистую дрожь матраца. Во дворе, чуть ли не под самыми окнами, кто-то кого-то вразумлял: «Не для себя одного живешь, о других думать надо… Вы же лучше нас должны быть, потому что ни голода, ни войны… А ты не бойся быть лучше, не бойся. Все равно останется в тебе что-то такое, от чего неплохо бы избавиться».
Разговор под сукнами оборвался после того, как кто-то прошел там с нахально громким транзистором и все заглушил. Потом резко вскрикнула на улице «скорая помощь» — вскрикнула и удалилась. И сколько-то времени был слышен только отдаленно-слитный обезличенный городской гул, напоминающий работу гигантской сложной машины.
Теперешний большой город и в самом деле напоминает огромную сложную машину, работающую днем и ночью, пожирающую невероятное количество материалов, горючего, продуктов, воды и энергии. Это своеобразный микромир со своей атмосферой и даже климатом, со своим обменом веществ и дальними связями. Все в этом мире, в этой искусственной среде обитания, начиная от подземных коммуникаций и кончая выброшенными за облака телебашнями, создано человеком для своих удобств и благоустройства… хотя и не всегда на пользу самому себе. То есть создавалось-то все на пользу и во благо. Человек вообще мало что делает без очевидной пользы, он никогда не стал бы столько всего городить и строить без надобности. Он не хотел лишних хлопот, очень хотел удобств — и вот все или почти все получил. Создался даже новый тип человека — горожанина, истинного сына своей среды, который уже не приемлет другой формы бытия и которого теперь не выманишь из-под дымовой шапки города под чистое небо, на простор полей и лесов. Разве что на выходные дни да на отпуск. Он уже не всем сотворенным доволен, однако же обратного пути в таких делах, как сотворение миров, к сожалению, не существует. Ни у бога, ни у человека. Что сделано, то уж сделано и останется. Можно только идти дальше. И постепенно приспосабливаться к тому, что сотворил (или натворил) раньше: к тесноте и суете, к смрадному дыханию автомобилей и заводских труб. Можно только расширить улицы, повыше возводить дымовые трубы, посадить у себя под окном березки — и продолжать делать новые автомобили, гаражи, телевизоры, холодильники, а также ситец и бусы, ботинки и экскаваторы, хоккейные клюшки и зубные протезы, велосипеды и унитазы, рюмки и статуи, рельсы и губную помаду, гробы и канцелярские скрепки, мороженое и кровати, пилюли и транзисторы, бюстгальтеры и пакеты для молока, радиопрограммы для детей…