Воистину есть от чего утомиться современному человеку. Сколько всего приходится покупать, осваивать, ремонтировать, выбрасывать, а потом опять производить, покупать, осваивать…
— Вить, а Вить! — зашептала, придвигаясь к Виктору, Тоня. — Таисия купила сегодня очень хороший брючный костюмчик.
— И тебе тоже захотелось не отстать.
— Не потому что отстать. Это же очень удобно зимой и осенью.
— Так купи, если надо.
— Спасибо. Я так и знала, что ты разрешишь. Ты — добрый.
— Ничего я не добрый. Таисию, например, не люблю.
— А тебе и не надо ее любить, — еще ближе пододвинулась Тоня. — У тебя есть кого.
— Ну и лиса!
Виктор обнял ее, ощущая прикосновение ее прохладного тела с какой-то изначальной радостью, как будто впервые обнимал неодетую. Сразу слетела с него наступившая уже сонливость, не осталось дневной усталости и как будто не существовало многолетней привычки друг к другу. Рядом опять была юная, как в первые дни после свадьбы, жена, и все было опять, как тогда, — и радость узнавания, и удивление перед новизной… Женщина — как сама природа: только люби ее, и всякий раз будешь открывать новую красоту…
— Ты в лесу-то поосторожней будь, — шептала Тоня, возвращаясь к обыденности.
— Не маленький, не обожгусь.
— Огонь для всех одинаковый — и для маленьких и для больших. Ты не знаешь, как горят деревни, а я на всю жизнь запомнила.
— Это было совсем другое.
— Огонь одинаковый… Как вспомню, так сама гореть начинаю.
Виктор стал гладить ее, как маленькую, по голове — и увидел ее худенькой, как блокадная девочка, на таких же тоненьких ножках. Вместе с матерью убегала она из горящей деревни в лес, к загодя вырытой там землянке. С горы по убегавшим стреляли каратели, и над головой что-то цвикало или свистело, а позади жарко горела деревня.
Потом Виктор увидел ее уже в своем четвертом цехе, у старого ученического станочка. Она старательно вытачивала простые детальки и сама была простенькой, тихой. Работала не поднимая глаз и вроде бы никого не замечала… хотя Виктора в то время нельзя было не заметить. Он ходил на работу в бушлате и клешах, носил под спецовкой тельняшку, а поверх спецовки каждое утро защелкивал тугой матросский ремень с надраенной бляхой. Он тогда снова, после возвращения со службы, начал играть в заводской футбольной команде и всюду, всем был известен, для всех был своим и нужным парнем. Витек-морячок, Витек, который никогда не подводит. Которому и другие ни в чем не отказывают.
Однажды он подсел к-Тоне за столик в цеховой столовке, просто на свободное место. Подсел и сразу же, как полагается бывалому матросу, в атаку! «Как поживает деревня-матушка? Что пишут из родных краев?» — «Плохо там, — серьезно отвечала Тоня. — Трудно жить стало». — «В городе легче, что ли?» — «Даже и сравнивать нельзя!» — «Ну а если в деревне получше станет?» — «Тогда и всем хорошо будет». — «Обратно уедешь?» Тоня потупилась, повела худеньким плечиком, склонив к нему голову, и сказала: «Теперь я как-то и сама не знаю. Раньше собиралась вернуться, а теперь не знаю». — «Зато я знаю, — сказал Виктор. — Не вернешься». — «Наперед никогда нельзя загадывать», — возразила Тоня. «Можно и нужно, — не согласился Виктор. — Вот увидишь, что так и будет, как я сказал».