Через месяц ты отозвался, ругал меня — такая, говорил, твоя любовь, — солдату некогда, может, учения были или еще что, а ты сразу забыла…
Я тебе все написала, абсолютно все о себе рассказала, о своих сомнениях, а ты снова надолго замолчал.
Приехал в наше село молодой зоотехник. Симпатичный такой, начитанный. Да мне-то все равно… Как бы там ни было, у меня есть парень, думала, ничего плохого друг другу не сделали. Приедет, разберемся, кто в чем виноват.
А он, этот зоотехник, ко мне будто привязался. Куда ни ступи, там и появится. Я прогоняю его, а он снова тут как тут. И так смотрит, так смотрит. Чем-то тебя напомнил при первых наших встречах. Ну не будешь же на человека рычать! Домой меня провожает, говорит красиво — думаю, говори себе, меня от этого не убудет… Клянусь тебе, ни разу не поцеловал меня.
Перевели его в другое село. А я дни считаю, тебя высматриваю. Пишу тебе снова и снова. А письма возвращаются нераспечатанными.
И вот такая встреча… Ты поверил сплетням. Слушай, Гордейчик, забудем все, пусть останется все, как прежде. Я люблю тебя! Приходи ко мне, любимый».
Скомкал письмо, сунул в карман.
Какая она, Ева!..
Долго не мог заснуть этой ночью. А потом — то ли сон, то ли грезы.
…Веял ветерок. Светила луна. Они, как дети, притихли в вишеннике за хатой. В лунном свете бледным, будто меловым, кажется ее лицо, на губах тает улыбка, глаза доверчиво-нежные. Те губы — терпкие, шелковые…
— Хватит, — тихо шепчет Ева, — я и так хмельна…
Даже когда проснулся, все казалось, летает на упругих крыльях.
И снова горькие раздумья. Она расплескала лунное сияние, растеряла его. Он к ней не вернется…
Первый снежок выпал тихо и незаметно. Старики говорили, что покров обязательно укроет землю если не снегом, то листвой. Вышло, что и снегом и листвой одновременно.
В этот день в Миньковцах в каждом доме гостевали. На покров принято звать к себе родственников, угощать всем, что добыто за лето.
Было весело и шумно и в доме Гордея. Пили вишневку, пели песни, веселые и печальные. Когда же неугомонные молодки принялись задушевно выводить:
Хто з любов'ю не знаеться,
Той горя не знае,—
Гордей тихо собрался — и к дверям.
— Что, милок, веселье не впрок? — сказал дядя Опанас и засмеялся.
— Пусть идет, — отозвалась одна из молодок. — Ему с нами, старыми, неинтересно…
Возле клуба было шумно. Еще шел фильм, а во дворе чубатый парень без шапки склонился на скамейке над гармошкой. Несколько пар лихо перебирали каблуками — аж земля гудела. В стороне толпились любопытные. Гордей и сам остановился неподалеку.
— Здравствуй! — жарко дохнуло ему в шею.