Оглянулся — и приветствие застыло на губах.
— Откуда ты взялась?
— В гостях… Читал мое письмо?
— Читал…
— Почему же не отозвался?
— Долго говорить…
— Так почему и не побеседовать? Я не тороплюсь, а ты?
Он неосторожно коснулся ее руки, она поняла это по-своему и просунула ладонь к его запястью.
— Ты уже работаешь?
— Уже.
— На тракторе?
— На тракторе…
— Так и не научился разговаривать…
Они остановились у магазина, вокруг никого. Девушка прижалась к нему, сказала:
— Мне холодно.
— Ну и что?
— Погрей, какой же ты стал недогадливый!
Он взял ее руки в свои, начал легонько, словно нехотя, дышать на них, прикоснулся к пальцам губами — как раньше. Девушка подалась к нему, и он неожиданно для себя крепко поцеловал ее.
— Ты уже не сердишься? — выдохнула Ева.
— Извини, это, наверное, хмель. Пойми, я не могу так легко забыть все. Ты мне не чужая. Но не так это должно быть… В груди я носил бы льдинку… Может, растает, тогда я к тебе приду.
— Я сама приду к тебе, Гордейчик!..
В следующую субботу Ева опять появилась в Миньковцах. Родственники, к которым забежала на минутку, встревожились:
— Что-то случилось?
— Ничего не случилось.
— Тогда садись, ужинать будем.
— Не хочу есть… Пойду сейчас.
— Вот как! Куда же?
— В клуб… Переночую у вас, если вы не против, а ранехонько побегу к коровам.
— Разве у вас клуб развалился?
— А, не спрашивайте…
Что-то в груди Гордея дрогнуло, когда увидел ее, разрумяненную, с глазами, излучавшими радость. «В такую даль, в мороз…»
А через неделю она снова пришла. Добрые люди уже начали хитровато перешептываться. Девушка на это не обращала внимания, топтала тропинку к своему любимому.
При каждой встрече видит Гордей: тает девушка. Не уксус ли случайно пьет, чтобы похудеть, быть такой, как стильные городские девчата? Пощипывает у него возле сердца, а терпит. Встретятся — опять больше молчат. Расскажет разве что Гордей, как удобрения на поля вдвоем с Володькой Садовым возят, щиты для задержания снега ставят. Уже немного осталось той работы…
— Мы на ферме тоже не сидим сложа руки… Неужели у тебя, Гордей, слова для меня ласкового не найдется? Камень, и тот бы уже растаял, а ты… — У нее впервые блеснули слезы.
Гордей неуклюже положил руку ей на плечо:
— Ты не сердись. Характер такой у меня. И сам ему не рад.
Она повернулась к нему, рванула пальто:
— Не веришь, сомневаешься во мне? Так можешь убедиться — не изменяла я. Слышишь? Испугался?.. Эх, Гордейчик, Гордейчик, я ведь тебя такого разлюблю!
Застегивал ей полы пальто, прикрывал от холода, сажал на седые колоды. Обнимал жарко. Но чувствовал — не растаяла льдинка.