— Моя жена не здорова… — начал было объяснять Асмунд, но тот снова перебил его:
— Девушка, посмотрите на меня, пожалуйста.
Лея встрепенулась и вскинула веки, пытаясь нащупать слепыми глазами говорившего.
— Она слепа, — удовлетворенно кивнул гвардеец. — И ослепла она в ледниках, — утвердительно проговорил он. — Мы обязаны поместить ее в лазарет…
— Постойте, постойте… — торопливо заговорил Бранд, видя, как наливаются бешенством глаза Асмунда, и сжимаются пудовые кулаки. — С моей сестрой все в порядке. Она не больна, ее не за чем помещать в лазарет.
Он выступил вперед и закрыл собой Лею, преданно заглядывая в глаза гвардейцу, в то время, как Асмунд готов был убить того на месте.
— Вот с этим мы и разберемся, когда ее обследуют в лазарете. Если она слепа, значит, ее коснулась нечистая сила, которую необходимо изгнать. Проводите девушку в лазарет, — распорядился старший гвардеец.
От отряда отделились двое и приблизились к Лее.
— А ну, стоять! — прорычал Асмунд, хватая за грудки обоих и разводя в разные стороны, приподнимая и отрывая от земли. В его гигантских руках они смотрелись тряпичными куклами.
Он стукнул их лбами и откинул в сторону. Засучил рукава и приготовился убить любого, кто посмеет подойти к Лее. Дальше произошло что-то странное — старший гвардеец дунул на ладонь, и вокруг Асмунда и Бранда заклубился фиолетовый туман. Он моментально густел и поднимался, пока не заволок их целиком, лишая сознания.
Лея понимала, что происходит что-то странное, но поразительное равнодушие не дало ей вмешаться или попытаться бежать. Она не видела разницы, останется ли тут, пойдет ли с тем, кто называет ее женой, или доверится брату… Не все ли равно, что станет с ней дальше?
— Этих двоих — в яму, — скомандовал старший гвардеец, когда рассеялся туман. — А девушку — в лазарет.
* * *
— Как вас зовут?
— Лея.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Как вы можете быть в чем-то уверенной, если ровным счетом ничего не помните?
— Очень просто. Я это знаю и все.
— А что еще вы знаете?
Лее был неприятен запах медикаментов. Он раздражал обоняние, которое обострилось в последние дни, компенсируя потерю зрения. В больнице она провела уже несколько дней, и первый раз ее пригласил на беседу врач. Все остальное время она лежала на кровати и «разглядывала» пустоту или сидела в каком-то зале, где было много народу, и все они ужасно шумели. Там же все они ели, грохоча ложками. И это сводило Лею с ума. Была бы ее воля, она бы не вставала с кровати в комнате, где кроме нее была еще одна женщина. Но та все время плакала, и неизвестно почему ее слезы радовали Лею. И даже не сами слезы, а те эмоции, что волнами исходили от женщины. Горе, потеря, безысходность… Лея купалась в них. Они ей казались такими искренними. Не то, что в большой комнате, где кругом витала ложь, притворство, где половина казались не теми, кем были на самом деле.