Оставшись в сорочке, Марфа расплела косы, повела полной шеей, рассыпала волосы по плечам - густые еще! Опустила сорочку. Нежась, отдыхая, постояла нагая. Огрузнела, конечно, а не стыд еще и посмотреть! Некому теперь. Год назад и Василий Степаныч умер… Что-то нынче опять стала почасту его вспоминать. Прижмурилась, представила молодого Ивана Своеземцева, его медленно расцветающую улыбку. Мог бы быть сыном! Робковат… Ну, за другими тянется. Отец был не такой! Марфа разомкнула яхонтовое ожерелье, поморщилась уже открыто на девку, что замоталась, запуталась в рубахе, опоздав разоболочиться - эка нерасторопная! Зачем и взяла с собой! Уже не ожидая, отворила дверь и через высокий порожек, пригнувшись, вступила первой в жар бани, словно в горячее молоко.
Париться Борецкая любила. Иной раз и двух девок брала парить, в два веника. Отдыхала телом и мыслям давала отдых. Потому не сразу и поняла, что содеялось, когда девка стала валиться, оползать, ткнулась лицом в распаренный бок боярыни.
- Ты цего? Аль больна цем?
(«Вот дура, баню порушила!»)
Девка жалко глядела снизу, силясь сдержать тошноту. И девка-то с виду здоровая, в теле, живот-то не тощой… Постой-ко! Соскочив с полка, Марфа властно развела девячьи ноги, прикрикнув, ощупала, как щупала огулявшихся овец во всей важской боярщине. Людей по первости было мало, все приходилось делать самой. Девка и глядела точно овца, жалобно-покорно… Так и есть! Пото она и разоболокалась мешкотно. Вот бы на кого не подумать!
- Кто? - спросила-приказала. («Оженить нать, пока не поздно!»)
- Ди-ми-и-трий… - в рыданиях выдавила девка.
- Кто? Какой?!
- Митрий Исаковиць, - повторила та совсем тихо и затряслась мелко.
Марфа отправилась к полку. Справившись с сердцем, черпнула холодной воды, обтерла лицо. Вот беда, так беда! Дмитрий… Короб (вспомнила свата). Капа знает ли? Срам!.. Выдохнула, наконец:
- На Двину пошлю, нынце ж!
Девка завыла протяжно, подползла, охватив, стала целовать ноги:
- Смилуйся, Марфа Ивановна, родненькая, золотая, государыня светлая!
- Пусти! («Так же, поди, Дмитрию ноги целовала!») Ладно, не скули, в Березовец пошлю, любо в Кострицу - будешь тамо белье ткать, портна!
Девка замолкла. Всю ее колотила дрожь. Немое трепещущее горе - ледышкой, а в уме: все ж таки не на Двину, все ж таки Дмитрий Исакович может приехать…
- На, ополоснись холодянкой, да бери веник! - строго приказала Марфа.
Домывалась не спеша, но уже не было безмысленного покоя и банной неги. Про себя последними словами ругала то девку, то Дмитрия, то Капитолину - тоже жена! Не столь намылась, сколь расстроилась вконец.