Косит Олекса, разогнется, поглядит, как Домаша, замотав лицо платком, идет в ряду баб, почти неотличимая от прочих. И как-то по-новому, проще и ближе, становится она. Уже не Завидова дочь, а простая баба детная, своя… Эх, не будь воли боярской да недородов, так мужиком еще и проще жить! Все ясно, как этот день, и известно наперед. Разве ворог нагрянет ну дак лес рядом. Или пожар – дак опять же лес рядом. Топор в руки – и пошел! Была бы только сила в плечах…
На стану сядет покормить Домаша, улыбнется мужу.
– Устала?
– С отвычки немного… ничего!
– Хошь, купим землю, в житьи запишемсе?
Покачала Домаша головой.
– Ох, Олекса, был бы ты просто мужиком, а я бабой…
– Ну и кланялись бы мы кажному боярскому выжля! – неожиданно зло, вспомнив Ратибора, вскинулся Олекса, развалившийся было на траве, и поник, закусил травину, добавил глухо:
– Слишком много власти над мужиком… Воля дорога!
– Воля… Дак у тебя тоже нет воли. Копим и копим куны, а на что оно?
– Как на что? – вскинул голову Олекса. – Власть! По богатству и почет и уважение. Вона, смотри, Микита, – чем не парень? Еще и получше меня! А свистни я – собакой подползет. Потому – беден.
– И батя тоже… копит и копит!
– Ну, Завид, тот жить не умеет!
– Ты умеешь, за бабами только и бегаешь. Мужики смеютце, мне стыд…
Дети видят!
Отвернулась. Поскучнел Олекса. Права жонка! А бабы ядреные, шалые, как тут устоишь?.. Нет, полно! Да и в Новгород пора, нужно с Тимофеем поговорить. Он прижмурился, представив, как будет срамить его и что скажет ему старший брат. От Клуксовича все равно не набегаешься!
Решил, наутро оседлал коня, простился с Домашей. Та поглядела, поняла, не удерживала, только поцеловала взасос, долго-долго, пока дыхание не пресеклось. Переводя дух, глаза отвела:
– Любавой там не займуйся.
– У Станьки отбивать не буду.
И Радько одобрил:
– Поезжай, двоима тут делать нечего. Еще ден шесть, бог даст, дожди не падут – доуправимсе.
Прослышав, что едет Олекса, приковылял старик сосед, что косил рядом.
– Грамотку не свезешь ле?
– Давай.
Тот долго, морщась, выцарапывал послание. Отдал бересто, заковылял прочь. Радько повел глазом вслед старику:
– Беспокоитце все, как там без него невестка ся урядит! От Торговой его второй дом.
– А, знаю! – уже безразлично, думая о своем, отозвался Олекса. Сунул бересто в полотняный кошелек и поскакал.