— Спасибо, — Надежда приняла конверт. Она оценила эту его заботу, его стремление оградить ее от материальных затруднений. Но разве так поступают по отношению к посторонней женщине? Она опять разозлилась на собственные мысли и собралась выходить из машины.
— Подожди, рано еще, — сказал Юрий, удерживая ее за локоть, — я тебя прошу, будь там благоразумной. Ладно? Ты обещала!
— Благоразумной?.. Постараюсь… хоть и не всегда понимаю, что это значит.
— А это значит: не лезть на рожон понапрасну, быть осмотрительной, в карты ни с кем не играть, особенно на деньги, назойливых турецких мужиков безжалостно отшивать и не кокетничать с ними! — проговорил он скороговоркой, держа в своих ладонях ее руку.
Щеки Надежды пылали, а сердце громко билось. Чтобы скрыть волнение, она заторопилась на посадку.
«Вот интересно, у него тоже так сердце стучит, или я одна этой дурью мучаюсь?» — подумала она, злясь на себя, а вслух спросила:
— А что самое главное: не кокетничать или в карты не играть?
— Ну, это уж смотря по обстоятельствам!
Проводив Надежду на посадку и отдав ей сумку, Юрий уже знакомым жестом слегка приобнял ее за плечи и сказал полушепотом, слегка касаясь губами уха:
— Будь умницей, ладно?
— Ладно! — ответила она, стараясь не выдать своего смущения.
— Господи, что я делаю?! — воскликнул полковник. — Зачем я тебя отпускаю?
— Я лечу в Стамбул, — бодро проговорила Надежда, — а ты меня провожаешь.
Его негромкое «Будь умницей» Надя вспоминала много раз в течение всего полета, как и прикосновение его теплых губ. Сердце сладко щемило.
«Ну что же это такое, — ругала она себя, — ни к чему мне это все! Вот так влипла, прямо как в двадцать лет! Идиотка! И вообще, о чем я думаю?.. Не время сейчас…»
Ей было хорошо знакомо это ощущение: когда зарождается чувство, когда нет еще ни слов, ни намека на отношения, но уже есть какая-то общая аура, какое-то магнитно-чувственное поле, которое нельзя обнаружить никакими приборами, но которое реально существует между двумя людьми. Когда ты, как мотылек, летишь на огонь, зная, что, возможно, скоро сгоришь в этом пламени. А потом, сгорев, будешь долго и мучительно возрождаться для новой жизни…
Надежда, взывая к собственному благоразумию и совести, попыталась изменить направление своих мыслей: старалась думать об Ирине и о том, что следует предпринять для ее поисков.
Самолет мягко приземлился в аэропорту имени Ататюрка, под недружные аплодисменты пассажиров покатился по взлетно-посадочной полосе, замедляя бег, подрулил к месту стоянки и остановился.
На таможне бдительный офицер пограничной службы, окинув Надежду строгим взглядом, поставил в ее паспорт отметку о пересечении границы, после чего она минут двадцать блуждала по эскалаторам и переходам и, наконец, вышла к остановке поезда метро, надеясь добраться до центра города.