Сцены происходившего во Флоренции напоминают те, что в 1918 году наблюдала в Денвере Кэтрин Энн Портер. Чума погубила от 45 до 75 процентов обитателей этого итальянского города, и его улицы и площади тоже полностью опустели. Только гремели по булыжным мостовым колеса тележек и фургонов, подбиравших мертвые тела.
И жертв чумы найти было нетрудно. Джованни Боккаччо в «Декамероне» рассказал, как люди, напуганные разлагавшимися у них в домах трупами, от которых могли заразиться они сами, вытаскивали тела на улицу, оставляя их, как мусор, у своего порога.
Причем похоронные процессии часто провожали в последний путь больше умерших, чем первоначально предполагали священники: «Постоянно наблюдались случаи, когда за спиной двух священников, шедших с распятием впереди покойника, к похоронной процессии приставало еще несколько носилок, так что священники, намеревавшиеся хоронить одного покойника, в конце концов хоронили шесть, восемь, а то и больше» [6] .
Как отмечал Боккаччо, люди очень быстро очерствели сердцами к жертвам болезни. «И никто, бывало, не почтит усопших ни слезами, ни свечой, – писал он. – Какое там: умерший человек вызывал тогда столько же участия, сколько издохшая коза».
Эпидемия вообще сильно повлияла на характеры людей. Боккаччо выделил в их поведении две крайности. Отдельные группы перепуганных горожан удалились от общества, укрывшись в домах, где никто не заболел. Они «запирались в домах, где им больше нравилось, в умеренных количествах потребляли изысканную пищу и наилучшие вина, не допуская излишеств, предпочитали не вступать в разговоры с людьми не их круга, боясь, как бы до них не дошли вести о смертях и болезнях, слушали музыку и, сколько могли, развлекались».
На другом полюсе находились те, кто предпочел удариться в буйный разгул. Они «утверждали, что вином упиваться, наслаждаться, петь, гулять, веселиться, по возможности исполнять свои прихоти, что бы ни случилось – все встречать смешком да шуточкой, – вот, мол, самое верное средство от недуга».
Компании таких гуляк переходили из таверны в таверну, пьянствуя день и ночь напролет. Другие же находили пристанище в чужих заброшенных домах, которые они присваивали. Там тоже шло разнузданное пьянство, а разговоры «сводились к темам исключительно приятным и забавным».
Не осталось никого, кто бы мог следить за соблюдением законов и религиозного благочестия, писал Боккаччо. «Весь город пребывал в глубоком унынии и отчаянии, ореол, озарявший законы Божеские и человеческие, померк…»
Многие бежали, «бросили родной город, дома, родных и все имущество свое». Но чума охватила и сельскую местность. Крестьяне перестали обрабатывать поля, забросили скот, который без присмотра бродил по лугам. Подобно жителям больших городов, население деревень и фермеры «вели себя так, словно каждый день мог стать для них последним», и «старались все имеющееся у них тем или иным способом уничтожить».