— Некоторые ограничения, связанные с твоим новым положением, — деликатно-обтекаемо отвечает шеф.
Ну, предположим, что «положение» это я ещё, так сказать, не приняла. Но послушаем.
Поднимаю на него взгляд, готовая внимать.
— Для начала, думаю, ты согласишься, что на оставшийся срок твоего договора ты должна отказаться от походов на свидания с другими мужчинами, — спокойно говорит шеф, а затем так же спокойно отпивает из своего бокала.
Эм…
— Чего?
Смотрю на него, думая, что ослышалась.
А шеф тем временем продолжает:
— Это вполне логично, учитывая, сколько слухов поползёт, застань тебя с другим мужчиной кто-то из моих знакомых.
— Глеб… — с лёгкой улыбкой отставляю бокал на стол, уверенная, что парой фраз смогу объяснить в чём он неправ. Тотально так неправ.
— И, естественно, никаких вылазок в «пятничный вечер» или, куда ты там ходила? — он сдвигает брови к переносице, предлагая мне ответить; я, естественно, молчу, — В общем, никаких самовольных выходов из дома. Я не могу тратить время на то, чтобы следить за тобой, так что, думаю, тебе лучше воздержаться от увеселительных вечеров в неизвестном мне месте и с неизвестной мне компанией.
Всё это было произнесено так спокойно и так… уверенно, что ли? — что я только и могла, что сидеть на месте, не моргая глядя на него.
— Я сейчас правильно поняла, что вы… Ты, — (чувствую, это на весь вечер), — хочешь ограничить мою свободу ещё больше, чем ограничил за три недели моего рабства в этой квартире?
Выражение лица Глеба меняется так быстро, что мне даже смешно.
— Не понял, — сжав челюсть, напряженно произносит он.
А я сейчас объясню!
— ТЫ. ХОЧЕШЬ. ОГРАНИЧИТЬ. МОЮ. СВОБОДУ. ЕЩЕ. БОЛЬШЕ. ЧЕМ. В. ПРЕДЫДУЩИЕ. ТРИ. НЕДЕЛИ? — смотрю на него спокойно, но едва сдерживаю истеричный смех, рвущий меня изнутри.
— Я не очень понимаю ва… твоих интонаций, Мила, — цедит шеф, опуская взгляд на стол.
Думает запугать? Серьёзно?!
Я откидываюсь на спинку стула, складывая руки на груди. На что я вообще рассчитывала, когда говорила с ним о новых условиях?!
— Ты предлагаешь мне ещё два с половиной месяца сидеть в этих четырёх стенах, чтобы у меня не было возможности запятнать твоё имя? — с ироничной улыбкой на губах, спрашиваю чётко.
— Ты не будешь сидеть в четырёх стенах, — выдавливает из себя шеф, хорошее настроение которого тоже успело улететь в трубу, — Ты будешь ездить на работу и ходить со мной на приёмы и важные встречи.
— И всё? — всё ещё продолжая улыбаться какой-то болезненной улыбкой, спрашиваю у него.
— Этого мало? — Бондарёв поднимает бровь, выразительно глядя на меня.