.
Старичок, которого Герда звала просто наставником – своего имени он ей не назвал, – поил ее какими-то ядами, переходя от относительно простых ко все более редким и сложным. От этих отвратительных на вкус и дурно пахнущих настоев и экстрактов, тинктур и микстур Герду выворачивало так, что казалось, еще немного, и она выблюет свой желудок. Ее мучили ужасные, сводящие с ума мигрени. Кровь шла носом и из углов глаз. Однако, несмотря ни на что, дар не просыпался. Не помогали ни яды, ни волхвования старичка-наставника, ни сложные колдовские арканы, которыми он пытался ей помочь. А между тем время неумолимо уходило, и от страха у Герды сводило живот и начинали трястись руки.
– Иногда, несмотря на все старания, – сказал им тогда, при первой встрече, ректор, – дар не открывается или, открывшись, оказывается слишком слаб, чтобы человек мог стать настоящим колдуном. Но и в этом случае образование, полученное в Коллегиуме, позволит вам занять достойное место в большом мире. Кое-какое мелкое колдовство, не требующее истинных способностей, вы научитесь творить в любом случае, знания не испарятся, навыки останутся…
Однако Герду слова ректора не убеждали, несмотря даже на то, что она выросла, ничего не зная ни о магии, ни о своей родовой склонности к колдовству. Остаться теперь – после всего – без дара? Она чувствовала себя обманутой, едва ли не преданной, хотя и не смогла бы сказать, кто ее предал и обманул. Возможно, это была ее судьба, всегда и везде оставаться не у дел. Не дочь и даже не падчерица, никому не нужный бастард и неудавшаяся колдунья, вот кто она такая и каков ее удел…
* * *
Бой колокола вырвал Герду из сна. Резко, разом, жестоко. Она вскочила, еще не понимая, что происходит, не зная, кто она и где, не помня себя ту, которая должна бежать дальше.
«Бежать? Куда?!»
Однако недаром древние римляне говорили, что gravissimum est imperium consuetudinis[18]. Сила привычки и в самом деле очень устойчива. Проснуться не проснувшись. Вскочить с кровати, почувствовав под голыми ступнями холод шершавых каменных плит. Продвинуться во мраке вперед, схватить платье, висящее на стене, надеть, начиная наконец осознавать саму себя. Нащупать чулки, лежащие на сундуке. Натянуть один за другим и, уже более или менее проснувшись, безошибочно вставить левую ногу в ботинок, стоящий у двери, перенести центр тяжести и вставить во второй ботинок правую ногу.
«Все!»
Герда открыла дверь, и день начался. Умыться – в общей мыльне по будням только холодная вода – и привести себя в порядок, что означает всего лишь то, что следует расчесать волосы. Спуститься в трапезную и взять у повара еду. Сегодня их кормили овсяными лепешками с оливковым маслом и солью. Оторвал кусок, посыпал солью, макнул в масло и в рот. Лепешки съелись слишком быстро. Их выдавали по две девушкам, словно женщинам нужно меньше, и по три – парням. Герда не успела почувствовать ни вкуса, ни насыщения, но что есть, то и есть. Другого нет и не будет, но есть еще кружка желудевого кофе с ложкой меда и кусок плотной, как хлеб, поленты