– Никак из Коллегиума прогнали?
– Да, сударыня, – поклонилась Герда женщине. – Приговорили к изгнанию и вышвырнули за ворота.
– Денег, небось, не дали. – Не вопрос, констатация факта, видно, знает, о чем говорит.
– Даже свои не позволили забрать.
– Вот же ироды! – со злобой сказала, словно выплюнула, незнакомка. – Ладно, – добавила, пару раз вздохнув и выдохнув. – Нечего нам тут лясы точить. Дома, в тепле, успеем еще наговориться. Залезай мне за спину, девочка, поедем выручать твою задницу!
Так Герда познакомилась с Ольгой Грох, содержавшей корчму на большой дороге. Корчма, а вернее, постоялый двор с корчмой и конюшней, окруженный тыном с крепкими воротами, стоял на тракте как раз в том месте, где от него отходит дорога на Роглу, и притащились они туда уже в темноте. Было очевидно, что одна, да еще и пешком Герда до города засветло не добралась бы. А так доехали до постоялого двора, Ольга постучала в ворота, и вот уже распахиваются тяжелые створки, кто-то уводит лошадь в конюшню, а они вдвоем с хозяйкой проходят через боковую дверь в небольшую комнатку, примыкающую к кухне. Здесь было тепло – в очаге, весело потрескивая, плясал на поленьях огонь, – и невероятно здорово пахло едой.
– Садись, горемыка! – кивнула Ольга на табурет у стола. – Сначала соберу тебе что-нибудь поесть, тогда и поговорим.
Сейчас, при свете лампы, Герда разглядела наконец свою спасительницу. Ольга Грох оказалась дородной моложавой женщиной с редкими седыми прядями в толстой косе, с живым выразительным лицом и внимательными глазами. Она улыбнулась растерянной и порядком дезориентированной Герде и вышла, притворив за собой дверь.
Герда рассеянно огляделась вокруг, ничего, на самом деле, не замечая, села все-таки на табурет, недоуменно посмотрела на закрывшуюся за доброй женщиной дверь и внезапно снова заплакала. Слезы лились сами собой, и она ничего не могла с этим поделать. Просто сидела и плакала. Глядела перед собой и ничего не видела. Даже вернувшуюся в комнату хозяйку не сразу заметила. Та ее дважды окликнула, прежде чем Герда очнулась от транса, в котором пребывала все это время, осмысленно взглянула на свою спасительницу и вытерла рукавом грязного, насквозь промокшего платья заплаканные глаза.
– Совсем плохо? – участливо спросила женщина, расставляя на столе принесенные ею на деревянном подносе яства: нарезанное ломтиками копченое сало, твердый овечий сыр, ржаной хлеб, маринованные овощи в глиняной плошке, высокий кувшин и две кружки. – Сейчас будем тебя лечить, Маргерит. Поешь, выпьешь, согреешься, тебя и отпустит.