Сибилла приехала в Иорданию, полная девчачьих представлений о том, что ее свалит с ног любовь романтического арабского шейха. Ну, эту роль я и сыграл, и смею думать, более чем умело. Мой джип служил благородным арабским жеребцом, который уносил ее прочь к нашему логову в пустыне. Оба мы вполне искренне лгали друг другу о вечности нашей любви. Признаюсь, что даже при моем обширном опыте с вдовами Сибилла научила меня множеству прелестных фокусов.
Когда перед наступлением летней жары 1956 года сезон раскопок закончился, я стал мрачным. Сибилла и другие упаковались и уехали в Европу. Я остался с сотнями кусочков разбитого сердца и с такими же кусочками битых горшков, которые надо было собрать вместе.
Раскопки мы до следующего года закончили, но у меня еще оставалось много дел у горы Нево. С танталовыми муками мы близко подобрались к открытию важного места, может быть, стены, и имелись признаки, что там может оказаться кладбище и алтарь. Раскопки в пустыне можно вынести, только если мечтаешь, что завтра, или послезавтра, или через три дня тебе откроется монументальная находка.
Поскольку в постройке древних евреев могли оказаться земляные кирпичи, ее легко могли размыть дожди. Поэтому в добавление к постоянной охране мне еще приходилось укрывать раскопки от осадков.
Лучшим моим вознаграждением была возможность находиться бок о бок с доктором Мудгилем, занимаясь вместе с ним кропотливым делом записывания, восстановления, измерения и зарисовки всего, что было выкопано из земли.
Однажды я трудился над загадкой из двух сотен черепков, пытаясь найти единственный расклад. Наверно, мое настроение просочилось в рабочую комнату.
— Ты весь замызгался из-за этого горшка, — сказал он, взглянув со скамьи, с которой делал зарисовки.
Я пробормотал в ответ, что, мол, пустяки.
— Всякий раз становится грустно, когда заканчивается сезон раскопок. Но… будет другой год, приедет другая Сибилла. При виде этого согбенного создания ты не подумал бы, что меня приглашали в палатки многих женщин-археологов и волонтеров. Ах, я вижу, ты не расположен к маленькой беседе. В чем дело, Ишмаель?
— Джамиль умер, Омар уехал, а Камаль ничего не стоит. Вот когда все уехали, я вспоминаю, что сам я еще здесь.
Я нашел кусочек, который искал. Кажется, он подходит к горшку, который я составляю. Но даже эти призрачные и дразнящие черепки сложить легче, чем жизнь.
Я боялся поднять один вопрос, страшась его ответа, но знал, что придется это сделать.
— До меня дошел слух, что это ваш последний сезон.
— Это не слух.
Я закрыл на момент глаза, чтобы перенести удар, затем повертел в руках маленький обломок глины.