«Водить дружбу с самим Леонардо да Винчи и никак не воспользоваться этим! Это каким же нужно быть дураком?»
И, от этой мысли у него даже замерло сердце – попросить его написать картину для него. Если дело выгорит, то появление неизвестной картины великого средневекового мастера в современном мире вызовет эффект разорвавшейся атомной бомбы. Демьян даже не стал размышлять о цене такой картины. Если они с Бруно провернут это дельце, они станут несметно богатыми и тогда уже можно не думать о вечных поисках денег. Он сможет беспрепятственно наслаждаться своим пребыванием здесь, в средневековье. Путешествовать. Изучать.
«Я смогу написать такую научную работу по истории средневековья, что мне не будет равных среди всех мировых исследователей всех времен и народов! Все, абсолютно все, современные историки останутся в полной жопе по сравнению со мной! А эта проклятая аптека будет просто небольшим прикрытием», – мечтал он, распаляясь в своих фантазиях все сильнее и сильнее.
– Сеньор, – прошептал камерарий, возвращая его к действительности из фантастических грез, – мы пришли, – он легонько скосил глаза на массивную дверь.
Демьян едва не наскочил на него. Он собрался, тряхнул головой и кивнул камерарию.
– Да святой отец.
Камерарий поднял ладонь. Молча открыл дверь и, обращаясь кому-то во внутренние покои, объявил.
– Сеньор Демьян Садко, аптекарь из Московии.
– Прошу Рене, пригласи его скорее. К чему все эти формальности этикета, здесь в моей опочивальне, – раздался голос кардинала с нотками усталости и снисходительного раздражения.
Камерарий посторонился, пропустив Демьяна в спальню кардинала, а затем зашел за ним сам и закрыл дверь.
Демьян с любопытством окинул взглядом помещение. Просторная комната, меблированная потемневшей от времени, но добротной мебелью. У самой светлой части, у окна, большой, как площадка для тенниса, стол с кипами листов бумаги и свитками. С пяток чернильниц, из которых торчали гусиные перья и по краям стола ветвистые подсвечники с оплывшими восковыми свечами. Стены для сохранения тепла наглухо занавешены гобеленами, а на полу весьма симпатичный ковер. Бросалась в глаза протертая частым хождением взад и вперед дорожка из поредевшего ворса, ведущая от стола к противоположной стене. У нее, рядом с горящим камином, примостился стол поменьше, на нем пара кувшинов, из редкого в это время прозрачного венецианского стекла, высокие бокалы и большая серебряная ваза с вялеными фруктами. Демьян не стал задаваться вопросом – появилась ли она вследствие частых умственных размышлений кардинала или причиной ее возникновения стала его неодолимая любовь к вяленым фруктам. На самой стене слегка почерневшая, от каминной копоти, картина с библейским сюжетом. Что-то из судьбы Иоанна Крестителя и его несчастной головы, которую, как известно, принесли на блюде царю Ироду. А тот, как это полагается, вместо того чтобы совать потной рукой монеты за резинку на ляжке, Соломеи, что очень прилежно плясала перед ним на «шесте» преподнес ее ей.