— Как это ее сюда пропустили?
— Она поступила в этом году в Академию. Представляешь, мне нет спасения.
— Давай, я тебе на руки в обморок свалюсь. А ты будешь с меня пылинки сдувать и пульс щупать с трагическим видом.
— А как ты собираешься в обморок падать? — с интересом спросил ее Саймонд, по-прежнему держа за руку. Со стороны это выглядело как нежное воркование соскучившихся друг без друга голубков.
— Перекрою себе на секунду магистральный поток в мозг. Я недавно выучилась.
— А тебе разве не рассказали, как это может быть опасно? Потом можешь долго болеть. Давай лучше обойдемся поцелуем.
— Ну тебя! Я давно хотела потренироваться. Лучше подстрахуй. Чтобы без последствий. Ладно?
Алеся поднесла руку к своей шее, заинтересовавшийся целитель быстро положил свою ладонь поверх ее руки, одновременно второй рукой обхватывая подругу за талию. И, уже теряя сознание, Алеся успела отметить, с какой сосредоточенной заботой он смотрит на нее. Право, в образе целителя Саймонд Монтегур был почти неотразим. Бедная девица — наблюдательница чужих обмороков.
Пришла в себя болящая, естественно, в лазарете. Причем в представительной компании. Саймонд сидел с непроницаемым видом на стульчике у нее в ногах. В двух шагах от кушетки с неподвижным телом адептки Раутилар стояли в темных мантиях учителей Эннард Верондир и декан кафедры диагностики. Еще один седовласый мужчина в придворном одеянии, включающем в себя черную тунику с разрезами на широких рукавах, откуда сверкала серебристая ткань, был Алесе незнаком.
— Ну вот, господин советник, моя ученица пришла в себя, — Верондир сделал шаг вперед и склонился над кушеткой. — Уверяю вас, обморок остался без последствий.
— Господин Верондир, я менталист, как и вы. И теперь отлично вижу, что все-таки девица свалилась в обморок по собственному желанию. Чтобы там Монтегур ни говорил. Я считаю, что такое изощренное кокетство не может остаться без наказания, — он повернулся к изощренной кокетке лицом. На груди у советника сверкал белым золотом и бриллиантами небольшой медальон. А вот Харрайн даже и на бал не надел ни одного украшения. — Вольное поведение адептов сильно огорчило юную чувствительную девушку, вынужденную наблюдать такое безобразие.
В это время входная дверь открылась, и изысканное общество у постели больной украсил собой Харрайн Лэндигур. Тоже в черном, но без серебряных вставок в рукавах туники. Все мужчины обменялись между собой неглубокими поклонами.
— Мой упрек адресован и вам, господин Лэндигур. Ваша невеста вела себя с недопустимой раскованностью.